— Но…
— Это приказ!
Мимо проносились перепуганные лица собратьев, шарахавшихся от него, как от безумца, размахивавшего топором. Не обращая внимания на доносящиеся в спину выкрики, он подбежал к вратам и настежь их распахнул. В боку нещадно кололо. Мышцы, не разогретые после сна, ныли. Но он все равно рванул к Морионовым скалам, только створки за спиной захлопнулись. Приложил два сомкнутых в кольцо пальца к губам — и день огласил раскатистый свист.
Абутилон дремал на ближайшей поляне, потому вскоре Олеандр на бегу запрыгнул ему на спину, и земля под копытами элафия затряслась.
Пусть шанс на успешный исход замысла и невелик — увязающий в трясине, как известно, хватается за травинку. Увидев Палача, Эсфирь могла и улететь, верно? Или спрятаться. Или…
Да мало ли! Вариантов — два мешка!
— Быстрее, Аби! — Олеандр хватанул элафия пятками и направил чуть левее, в объезд светлевшего впереди ручья.
Лесные заросли постепенно разрежались. Иссохшие прутья и листва уступили место высокой траве, хлеставшей по сапогам не хуже кнутов. Обрывки выкриков дриад прилетали в спину под дробный перестук копыт.
При желании Абутилон мог скакать еще быстрее. Но в таком случае он рисковал в кровь изрезать бедра. Поэтому Олеандру приходилось сдерживать норов и почасту замедляться.
В одну из вынужденных остановок глаза выхватили черную точку, плывшую в небе над скальными гребнями.
Эсфирь? Кто бы это ни был, полет его выглядел жутко. Летун вился в воздухе раненой птицей — того и гляди расшибется о камни. Его подбрасывало. Швыряло из стороны в сторону столь лихо, будто он сражался с незримым врагом. Примерно так, помнится, штормило Зефирантеса, когда он впервые испил крепленого вина. И после четвертой или пятой чаши со словами «Что-то лёгонькое оно какое-то» осушил еще с десяток.
Это Эсфирь! В груди Олеандра будто перегнутая ветвь треснула. Засевшая между ребер тревога въелась корнями в сердце. Он приготовился к новому рывку, но взгляд уперся в дерево на краю поляны. Из-за ствола выглядывали зеленый рукав и склоненная голова…
— Гинура? Эй! Ты чего там расселся? Дурно?
Щурясь от слепящего света, Олеандр снова оглядел небосвод. Эсфирь как водой смыло — хотелось надеяться, не лбом в горный выступ. Ведомый дурным предчувствием, он снова окликнул Гинуру. Но ответа не получил. Вернее, получил, но от кого-то иного, чье зеленое око сверкнуло в полумраке ветвей. То был странный булькающий звук, похожий на вздох тонущего.
В тот же миг почва в двух-трех шагах от Гинуры просела. Заволновалась и растеклась волной прямиком к Олеандру. Он дернул рога Аби на себя. Тот попятился. Поздно — бугры обступили их ободом, который закипел, подобно перегретой похлебке. Копыта элафия начали увязать. Он взревел, пытаясь нащупать опору. Дернулся. И встал на дыбы, испуская с цветов облако пыльцы.
Не успев сообразить что к чему, Олеандр потерял равновесие и плашмя рухнул в склизкую жижу.
Лимнада! Осознание сущности нападавшего пришло враз с непониманием, почему дружественное Барклей создание ополчилось на дриада. Вместо вертевшего на уме вопроса из горла вылетел комок слизи. Трепыхания ускоряли погружение в трясину. Любое движение тянуло ко дну. Но Олеандр рискнул перевернуться на бок и вскинуть руку — тело увязло глубже. И виток чар, сорвавшись с пальцев, просвистел мимо запримеченной на дереве лианы.
— Аби, перестать, — шептал он, силясь угомонить охваченного паникой элафия, чьи копыта по бедра засели в болоте. — Пожалуйста, перестать, слышишь? Иначе ты нас утопишь!
Наперекор призыву к успокоению Абутилон вновь поднял рев. Ринулся в сторону и тут же завалился на бок. В лицо Олеандра ударил фонтан зловонных брызг. Перед взором, чудом не пробив висок, пронеслось копыто.
Дриады приближались. Олеандр слышал, потому протянул ладонь к перепуганной морде с глазами-бусинами, приподнял ее над топью.
Помощь подоспела вовремя. Зеф примчался первым. Но в расчет его взять не вышло: разве что в расчет тех, кому голова дарована лишь для того, чтобы зазря болтаться на шее. С криком «Защита наследника — долг жизни!» он на полном скаку понесся к трясине. Его элафия оказался умнее — перед болотом он застыл. Слишком резко. Зеф перелетел через его рога и бочкой плюхнулся в топь.
Драцена дурному примеру не последовала. Ее волей и чарами лозы соскользнули с деревьев. Опутали тела увязших и вытянули их на твердую почву.
— Спасибо. — Олеандр выбрался и плюхнулся лицом в траву, но тут же поднял голову.
Сосредоточился на жужжании прибывших хранителей — они уже вытаскивали из зарослей два бесчувственных тела.
Первое принадлежало Гинуре.
А вот второе… Свалявшиеся в пакли волосы цвета болотной слизи говорили в пользу лимнады. Но сероватая чешуя на предплечьях намекала, что девица родилась наядой.
Вырожденка!
Пошла кутерьма.
Сбежавшиеся на поляну дриады загалдели, заверещали, точно согнанные с ветвей птицы. Олеандр доверил Драцене заботу об элафия. Нагнал стражей и помог им уложить Гинуру на траву. Моргнул раз, два — посыльный не подал признаков жизни, — и осознание случившегося громом прокатилось в сознании. Локти выпрямились самовольно, одна ладонь прилипла к другой.
Шестьдесят счетов, сотня надавливаний на грудь с перерывами — круг неотложных действий при остановке сердца. Не зря, вовсе не зря Олеандр в поте лица обучался ремеслу целителя.
Он знает и умеет. Он спасет Гинуру! Обязательно спасет!
Земля вокруг увлажнилась от стекавшей с туники слизи. Олеандр свершал отточенные движение, когда слух перехватил шорох.
Олеандр резко обернулся. В шее хрустнуло, хвост мокрых волос шлепнул по глазам.
— Поздно, Цветочек, — Рубин стоял у него за спиной, переламывая самокрутку, — мёртв ваш дружок.
Мёртв… Олеандра пробрал озноб. Он снова обратил взор к Гинуре. Его рот трещал от напичканной в глотку грязи. К ладоням, подсвечивая листву на предплечьях, стягивалась чары.
В душе разразилась буря. Но Олеандр не дозволял ей вырваться наружу. Борьба с желанием закричать, убежать, просто лечь и тупо вытаращиться в никуда отжимала силы. Но усилием воли он заставил себя проглотить очередное поражение — сколько их еще будет? — и подобрался к вырожденке, окруженной кольцом стражи.
— Мертва? — спросил Олеандр и осмотрел её перепачканные в грязи и болотной жиже лохмотья.
— Уже да, — подтвердил коренастый хранитель с длинной коричневой бородой, в которой запутались листья. — Когда выносили, сердце еще билось. А теперь… — Он пожал плечами. — Странно.
И правда странно, — мысленно вторил ему Олеандр. Никаких серьезных увечий на теле девицы не наблюдалось. Пара царапин, синяк у виска. Все! Так что же послужило причиной гибели?
— Ядком попахивает, смекаешь? — прозвучал шелестящий голос Рубина. — При том едким таким, насыщенным. Не могу разобрать, что за отрава… Что-то редкое. Не встречал прежде.
