Вдох.
Есть существа, которые врастают в нас до того крепко, что, потеряв их, мы лишаемся опоры.
Выдох.
— Нет. — Шаг назад дался Олеандру на удивление легко. Он разжал пальцы, и кинжал упал наземь. — Не могу. И не хочу…
Прости, отец, — прошептал Олеандр в мыслях ибухнулся в грязь. Внутри будто темное облако развеялось. Гнев испарился. Обратился пустотой, породившей вопрос: жив он или мертв?
— Почему она так поступила? — пролепетал Олеандр дрожащим голосом. — Зачем погубила себя? Она изменила супругу — сознаю. Наверное, боялась признаться, стыдилась. Но смерть… Разве это выход? А я? А как же я, Глен? Она обо мне подумала? Я ведь её единственный сын!
— Желаете услышать моё мнение? — вопросил брат, и Олеандр кивнул. — Она понесла.
— Боги! От тебя, что ли?! Выродка? Фу!
Больше они не разговаривали: ни о матери, ни о прошлом. Зачем? У Олеандра других хлопот невпроворот. Вместо того чтобы расковыривать старые раны, ему должно поразмыслить о собратьях, Фрезии, Эсфирь.
Эсфирь! Хотелось верить, Юкка и Драцена вернут её в лес — вернут целой и невредимой. Хин ведает, что там произошло в курганистых землях. Каладиум, известное дело, тот еще полудурок, но его боевые умения достойны похвалы. Да и навыки каверзника, как видится.
Не каждому ведь дано вести столь «чистые игры».
— Вам надлежит промыть увечья. — Голос донесся сбоку — оттуда, где восседал на валуне Глендауэр. — Мало ли какая мерзость прицепится.
— Одна уже прицепилась! — Олеандр оглядел содранную на костяшках кожу, но почти ничего не увидел.
Мир до сих пор плыл от присохших к ресницам слез. Сил утереть их не было, да и руки выглядели не то чтобы чистыми. Поэтому он просто смежил веки и айкнул, ощутив, как ко лбу прильнула холодная ладонь.
— У вас жар. — Прямо над ним, в тени сползших на щеки волос, зависло бледное лицо.
— Не оправился еще от яда, — Олеандр сглотнул. Ветра ледяных чар желанной прохладой пронеслись по телу. — С-спасибо.
— Давеча я беседовал с Аспарагусом, — произнес Глендауэр, и Олеандра как обухом огрели.
— Что?! Ты ничего не напутал? С Аспарагусом? Серьезно?!
— Право, Малахит. — Брат разогнул спину и дернул щекой. — Боюсь, его весьма трудно с кем-либо спутать.
Вот уж действительно. А во сне увидишь — ядом не отплюешься.
— Расскажи.
Глендауэр рассказал. Рассказал, как Аспарагус подстерег его на просеке и наказал оберегать наследника клана дриад. Куда и зачем держит путь, архихранитель сообщить не удосужился. Упомянул лишь, что лесу угрожают вырожденцы, за спинами которых прячется Каладиум.
Сознаться, услышанное повергло Олеандра в смятение. Для новоиспеченного смутьяна Аспарагус вел себя на редкость неразумно и противоречиво. Ну какой злоумышленник вопит у каждого куста о том, кто повинен в беспорядках, а вдобавок приставляет к одной из жертв охрану?
Какие цели Аспарагус преследует?
— Ваш черед, — вымолвил Глендауэр, прохаживаясь туда-сюда. Вокруг него снова прыгали крохотные ледяные кристаллы. — Известите, где ныне пребывает владыка Антуриум?
По позвоночнику Олеандра пробежал озноб.
— Не знаю. Он просто ушел. А я… Я даже думать страшусь, что он… Что его могли…
Убить, — прозвенело в сознании. Прозвенело и смолкло, но внутри словно бутыль с жидким огнем взорвалась.
— Давно он покинул лес?
— Незадолго до смуты.
Олеандр и сам не понял, как очутился в ледяной хватке. Загляделся на водную гладь — и вдруг слякоть рядом расплескалась под тяжестью упавшего на колени тела. Брат дернулся к нему и стиснул в объятиях до того крепко, что затрещали ребра, ни вздохнуть, ни выдохнуть.
— Глени… — На глаза снова накатила морось слез. — Глени, я не хочу… Только не он, пожалуйста, только не отец…
— Ш-ш-ш, — струящиеся с пальцев Глендауэра чары снова впитались в кожу, остужая тревоги. — Во страхе и гневе — тьма, Малахит. Во страхе и гневе — бессилие и погибель.
— Плевать! — Олеандр схватился за его рубаху, подобно утопающему, который боится потерять опору.
Трудно сказать, сколь долго они просидели плечо к плечу. Но вскоре мышцы на спине брата напряглись. Зрачки сузились до едва приметных точек и обратились вертикальными щелями.
— Что такое? — По затылку Олеандра прокатился морозец — верный признак того, что неподалеку бродит северянин.
Но кто? Опять двукровный? Чушь! Близ рощи дежурят стражники, он сам призвал их на подмогу.
Не мог же выродок втихаря покромсать семерых хранителей?
— В пещеру! — бросил Глендауэр и поднялся. Медленно поворачивая голову, он оглядывал деревья на вершине оврага. — Живо!
Его правая рука присогнулась, тогда как мысок сапога зацепил и подкинул клинок, валявшийся у камня. Раз, два: одна ладонь сжала кинжал, другая — стилет, который выскочил из-под рукава. Острие кинжала описало в воздухе полукруг и замерло, уставившись рукоятью-шипом на Олеандра.
— Перестань! — Он перехватил оружие и огладил лезвие большим пальцем. — Это не выродок. Думаю, это…
— Олеандр, где ты? — Наверху, за сетью спутавшихся ветвей прошмыгнула сизокрылая тень.
— …Сапфир.
К оврагу бурным потоком неслась река, но отсюда, со дна земляного колодца, ее было не узреть. Просматривался лишь край, участок почвы, где вода соскакивала с обрыва и расстилалась к озеру водопадом. Над ним-то и выпорхнул ореад, быстро и резко, зависнув в свете восходящего солнца — восхитительное зрелище! — черным силуэтом с распахнутыми крыльями.
— Вот дурной, — Олеандр выругался, видя, как Сапфир дёрнулся в полете. — У него крыло ранено. Как бы не рухнул…
К счастью, опасения не оправдались. Ореад сошёл на землю и тут же плюхнулся на валун.
— О-о-ох, — пропыхтел он и зажмурился. — Дурная была идея, очень даже нехорошая…
— М-м-м, — протянул Олеандр. — Смотрите-ка, зачатки здравого смысла прорезались. Глядишь, ещё не все потеряно.
— С утреца скалишься? — Губы Сапфира растянулись в улыбке. — Значит, настроение хорошее. Дай угадаю! Вы с Гленом помирились, верно? Ой!..
Он подобрался и добавил:
— Прошу прощения, Глендауэр. Счастлив встрече.
— Взаимно, сын Цитрина, — произнес Глен, сохраняя ровный тон и горделивую осанку. — Взаимно.
— А почему вы такие грязные? — Ореад почесал когтем макушку.
— Ты что-то отыскал, Сапфир? — Олеандр поспешил увести разговор в безопасное русло. — Пролистал летописи?
Вместо ответа ореад сунул ладонь в карман шаровар, и вскоре перед лицом Олеандра раскрутился пожелтевший листок. У верхнего края друг за другом значились три имени: Антуриум, Птерис, Клематис.
