Задумался ли Олеандр тогда над ее словоблудием? Нет. Задумался ли ныне? Да. И даже больше — внутри что-то екнуло. Сердце встрепенулось и забилось в ожидании. Эсфирь отвела подборок к плечу — и пары, струящиеся из расщелины, колыхнулись, будто за ними и правда шевельнулся призрак.
Отец всегда твердил Олеандру, что когда истина недостоверна, разум посылает существам сигнал, именуемый сомнениями. Знак тот как бы намекает, что нужно начать поиски заново. Успокоиться и пересмотреть сложенную картину: все ли кусочки мозаики легли на верные места?
Но о каком покое можно вести речь, когда на глазах разворачивается бесконечно мало возможное действо?
Олеандр уже открыл рот, намереваясь сказать, что ежели Эсфирь дурачится — забавы у нее жестокие и совершенно не смешные, как вдруг она вспыхнула. Теплое, рассыпающее искры, серебристо-белое свечение заперло ее в кокон, повергая в трепет и хранителей, и хинов. Да что там! Его самого прошиб озноб. Хотя, казалось бы, ему-то всплески колдовства уже нипочём. Вдобавок ум упивался совсем иными страхами, воображая беседу с духом.
Эсфирь молчала. Долго. Очень долго. А когда разлепила губы, голос её доносился издалека, как если бы она говорила в один конец полого стебля, а он прильнул бы ухом к другому. Она просила подступить ближе. Он повиновался — вопреки гласу рассудка, вопреки назиданиям отца, предписывающим не совать нос в чужие чары. Она обмолвилась, что не уверена в успешности затеи. Он кивнул, хотя внутренний советчик велел сопроводить её к лекарю.
Заколебался кокон, стекая с чернокудрой головы. Расслоился на ленты, и они закружились, словно обволакивая, пеленая чью-то плоть. Краткий миг — и просветы меж лентами схлопнулись, теперь на земле крутился сверкающий шар. Небольшие створки распахнулись в нем, приглашая войти.
— Ступай, Листочек, — голос Эсфирь потяжелел, окрасившись сталью. От кончика её пальца протянулась белая нить. Искрясь и переливаясь, она окольцевала запястье Олеандра. — Если веришь, конечно.
А он верит? Непростой вопрос. Вообще-то слепое доверие зачахло в нем, некогда растоптанное братом. И все же порой без веры никуда. С наскока трудно угадать, кто замыслил недоброе, кто не замыслил.
Не делятся существа на черных и белых, — любил говаривать отец. — В каждом цветут два начала, а суть кроется в выборах, в развилках, к коим жизнь подталкивает всех без исключений.
Он рассуждал верно. Был прав как в том, что касается неоднозначности существ, так и в другом: Олеандр ограничен. Ему невыносима мысль, что где-то он мог ошибиться, а плетения мира куда витиеватее, нежели кажется.
Но — Боги! — до чего же страшно разрушать мозаики, складываемые годами; даже одну из них!
Духи?.. Серьезно?! Одолжить, что ли, у Глена каплю хладнокровия?
Олеандр опустил взор к запястью. Белая нить — теперь уже настоящая! — тянулась от него к Эсфирь.
Хотелось спросить, догадывается ли Эсфирь, что стоит за этой нитью. Или за ней ничего не стоит?
Может, Эсфирь тоже видела её прежде? Или…
Потом! Всё потом!
— Ладно, — Олеандр подался к кокону.
Но брат схватил его за плечи, выдохнул в ухо морозный воздух:
— Вы доверяете Эсфирь?
— Знаешь, — произнес Олеандр и усмехнулся, — наверное, это прозвучит странно, но ей я доверяю больше, чем всем вам.
Взмахом ладони он попросил приятелей и собратьев не вмешиваться. В два шага подступил к кокону — и створки сошлись за спиной, окуная его в гущу плотного, ослепительного света с ноткой металла. Тогда-то мир и обесцветился. Цвета просто взяли и стекли, как стекает краска с омытого дождем холста. И вздох не нарушал тишину. И мурашка не пробегала по коже от осознания, что хранители и хины исчезли, а пол и потолок поменялись местами.
Что за невидаль? Олеандр очутился на черно-белой земле. Стоял на дне опустевшего ущелья, стиснутого каменными стенами. И уже сомневался, перекрутило ли его на самом деле.
— Драцена?! — Восклик сам сорвался с губ, пробив оковы неверия.
— Здравствуйте, господин Олеандр, — прошелестел из-за плеча хрипловатый голос.
Твою ж!.. Сердце древесным грузом ухнулось в пятки.
Олеандр обернулся. Увидел чуть поодаль Эсфирь. Но внимание на ней не заострил. Рядом сверкнула искра, затем вторая. Копясь и удлиняясь, они расстелились по земле кружевом. Сплелись в замысловатый узор, а после взвились и обратились чем-то… Нет, кем-то, сотканным из мерцающих нитей. Кем-то, кто улыбнулся знакомой улыбкой с ямочками.
— Драцена, ты?.. — произнес Олеандр без участия мозга.
— Дух, по-видимому. — Нитевая голова склонилась, оглядывая хитросплетения плоти. — Престранное зрелище, да?
Не то слово! Она напоминала ожившую куклу — нелепую и кривую, смастеренную руками, растущими явно не из плеч.
— У нас мало времени, — вымолвила Драцена, в тот миг как разум помахал Олеандру ладошкой. — Скажите, вы поняли, кто нас убил? Я догадываюсь, но…
Боги! Он встряхнулся раз, другой. Ущипнул себя за бок. Но тщетно: видимое не развиделось.
— Каладиум. — Что ж, ежели сходить с ума, так до конца. — Он истребляет всех, кто насолил Азалии. Юкка ни при чем, полагаю. Он жертва случая. А ты — дочь Строманта. Твой отец…
— Сражался с ее внебрачными детьми? — вопросила хранительница. — Что это? Кровная месть?
— Или придурь старого мерзавца, — пробубнил Олеандр.
— Послушайте, — Драцена подпорхнула ближе, — я не ведаю, причастен ли Рубин к поджогу. Но он помог мне в бою. Если бы не он, я бы погибла куда быстрее.
— Что?!
— Его сбило камнем, — Драцена закивала. — А дальше…
Интересно. Причастность Рубина к смуте порождала все больше и больше вопросов. Выходит, он тоже сражался с вырожденкой, а потом испарился с поля брани? Куда он пропал? Выжил в схватке и сбежал?
А как насчет того, что его приложило булыжником?
Одно утешало: похоже, он и правда вручил смутьянам отравленное пламя то ли из-за угроз, то ли преследуя иные цели, не связанные с беспорядками в лесу. В тонкости замысла по умерщвлению неугодных его не посвятили, в противном случае он вряд ли помог бы Драцене, верно?
Вывод: скорее всего, Рубина надурили. Вестимо, он и не догадывался, куда и когда нацелят его чары.
Из размышлений Олеандра вытянул резкий, похожий на кашель смешок.
— Извини, — он встряхнулся. — Задумался.
— Я удивилась бы, поведи вы себя иначе. — Улыбка Драцены, даже пошитая из нитей, излучала добро. — Но полно, время торопит. — Она запнулась и тихо добавила: —Наверное, глупо было умалчивать, но я ведь всё знаю. Знаю, что утверждать меня на должность хранительницы владыка Антуриум не спешил. Знаю, что это вы подняли вопрос о моем назначении.
