Интересно, зачем Глен указал на давнюю беседу? Навряд ли из прихоти. Верно, он намекал, что в разговоре том скрываются ценные сведения, возможно, ответы на насущные вопросы.
А какие вопросы насущны? Кто есть та загадочная дриада? Каких ударов ожидать?
Предположим. Но беседа-то велась о том, как так вышло, что правителя клана дриад нарекли сестроубийцей.
Где связь?
Клятые океаниды! Ну почему нельзя выразиться прозрачнее, а?
Силясь ни о чем не размышлять, Олеандр натянул свежие рубаху и шаровары, которые некто благоразумно повесил на спинку стула. Подвязал волосы опояской и, соскользнув с ложа, обошел хижину.
Пусто. Ни Эсфирь, ни Глендауэра. И куда все запропастились?
Впрочем, разбежались — и ладно. Достоин ведь Олеандр передышки? Можно подумать, он раньше в одиночестве не пребывал. На столе вон чаши с травяным отваром появились. Прямо-таки грех не посидеть у окна, попивая ароматный напиток вприкуску с горечью очередных потерь, верно?
— Благого вечера, — послышался за спиной ледяной голос, и Олеандр поёжился.
— Глендауэр, твое ж копыто! — воскликнул он, чувствуя, как сердце подпрыгнуло к горлу. — Просил ведь, ну! Я на тебя колокольчик повешу!
— Простите великодушно.
Брат выплыл из-за его плеча тихо, словно до сих пор сливался со стенами, а ныне надумал прогуляться. Его штормило. То есть ступал он криво, не по выстроенным линиям, а как придётся. Кроме того странно изгибался, будто в бока врезался ветер, и он пошатывался под его тычками.
Для иных существ выверенная ходьба — ремесло чуждое. Кто в здравом уме прокладывает линии шагов? Но океаниды — существа не от мира сего. Они себе не господа. И ежели оникачаются, значит, размякли.
По правде сказать, Олеандр никогда не наведывался в Танглей. Впечатление складывал, слушая рассказы брата и отца, из которых следовало, что океаниды-воины там вроде костей и вен в теле, а правитель — сердце. Ходили слухи, Танглей отражает собой единые плоть и кровь, слаженное орудие. Вырываются оттуда зачастую вперед ногами, а слово владыки превыше всего.
Да, океанид отожествляют с силой и мощью, точностью и хладнокровием. Но они заперты в клетках. Они распыляют свою неповторимость в угоду клану. Лепят себя под оттиск, искореняя различия.
Стоило лишь диву даваться, как Глендауэр, чья сущность стремилась в полет, сумел туда влиться и выжить.
Хорошо его выдрессировали. Беспощадно и, скорее всего, увековечив на душе шрамы.
Мысль обожгла и отрезвила. Олеандр уронил взор в пол, страшась, что разразившаяся в душе буря пробила оковы плоти и затронула дар брата — считку, дозволявшую улавливать переживания существ. К счастью, опасения не оправдались. Чужие терзания Глена явно не волновали. Куда больше его занимала собравшаяся в углу стола скатерть, которую он и принялся разглаживать.
— Ты спал? — Олеандр плюхнулся на подушку у стола. — Сколько ты бодрствуешь?
— Я предаюсь сну, Малахит, — вымолвил брат, водя ладонью по уже распрямленной ткани. — Не подолгу, но предаюсь.
— Ты растерян.
— Отнюдь.
— Глендауэр! Прошу вас!.. — выкрикнули они одновременно, и Олеандр вздрогнул — столько мольбы прозвучало в крике Глена.
— …заклинаю, — голос брата упал до шепота, во взгляде отразилась неподдельная тревога, — извольте побеседует об ином? Не об оторопи моей. Боюсь, мысли мои, кои вы жаждете облечь в слова, слуха не усладят.
Олеандр открыл рот, намереваясь сказать «Излагай, не переломлюсь!», но слова сгинули, так и не родившись. Перед внутренним взором промелькнул лик матери, светом истины озаривший разум.
Нет. Пожалуй, Глендауэр прав. Не стоит Олеандру напирать — пожалеет.
— Гм-м… — Он выдохнул и прислушался к воздуху, струившемуся сквозь приоткрывшуюся дверь.
Снова посмотрел на брата. И вдруг понял, что Глен выглядит, как смертельно-уставшее существо, подступившее к краю обрыва.
Он ведь тоже потерял семью, — подумал Олеандр. И, наверное, Глен не лгал, когда говорил, что дни и ночи его не благоухают покоем. Он и правда будто истончился. До сих пор не примирился с прошлым. Только заковал себя, разбитого на осколки, в напускную броню неприступности.
— Где Эсфирь? — спросил Олеандр.
— Исцеляет отравленных.
Тьфу ты! Еще одна дуреха! Вообще-то, прося о помощи, Олеандр не подразумевал, что Эсфирь надлежит плюнуть на сон и мчаться к захворавшим. Но разве она и здравое мышление совместимы?
Интересно, она хоть немного поспала? Помылась? Или шастает от хижины к хижине, перемазанная в крови?
— Вы вспомнили? — Вопрос дался Глендауэру тяжело, будто он ножом выдрал его изо рта.
— Беседу? — Олеандр снова выдохнул и подхватил чашу. Ее прохлада остужала жар тела и мыслей. — Вспомнил. Но если ты на что-то намекал, я ничего не понял. Будь добр, изъяснись прозрачнее.
— Азалия жива.
Повисла тишина. Олеандр поднес чашу к губам и сделал глоток, смачивая пересохшее горло.
— М-м, — протянул он. — Так вот ты к чему вёл…
— Не сочтите за предвзятость, — журчал Глендауэр, очутившись рядом и уложив ладонь ему на плечо, — но почерк злодеяний отдает суматошностью. Поистине девичьей суматошностью, ежели дозволите. Сынам Льда и Стали не пристало вершить месть столь картинно.
Да. Олеандр и сам приходил к выводу, что Каладиум действует чересчур показушно.
— Почему отец ваш ускользнул от ответа? — Глендауэр, крутанувшись вокруг себя, выступил слева.
И под взглядом его, подернутым морозно-ледяной коркой, Олеандр прошибли пот и дрожь.
— Прежде я думал, — голос дрогнул, — что он просто не захотел рассказывать, как убил сестру. Ну правда! Кому такое пришлось бы по нраву? Разве что отъявленным изуверам. Какой бы Азалия ни уродилась, где бы ни оступилась, для моего отца она — родная кровь.
— Истинно. — Глендауэр щелкнул на него пальцами и сел рядом, упершись локтями в стол. — Азалия приходится владыке Антуриуму сведеницей. Сестрицей, ежели слово то вам на слух привычнее. Сестрицей, кою он оберегал от ярости Стального Шипа, рискуя лишиться приязни его, а то и с жизнью распрощаться…
…Оберегал, а потом убил, — проскочила в сознании Олеандра мысль, поддетая крючком противоречия.
— …Я беседовал с океанидами, — продолжал Глендауэр. — И вызнал, что правителя Антуриума и Азалию отрезало от сражавшихся. Воочию её смерть никто не видел. Отец ваш удостоил взорам выживших лишь изуродованное тело.
— Считаешь, он выдал случайный труп за труп сестры? — Олеандр вскочил и зашагал из угла и угол.
— Вероятно, — Глендауэр кивнул. — Он желал спасти сестру, Малахит. Желал спасти, зная, что она породила вырожденцев. Истинно, он не остановил бой, дозволил хранителям умертвить её детей. Но Азалию он пощадил. Всё сходится. Подписи на судных листах…
