Но!.. Что тут скажешь, Олеандру тогда и шестнадцати не стукнуло. Правильно говорят, красота женщины — стальной капкан. Ступишь — и он сомкнется, издерёшься в кровь, пока высвободишься.
Фрез выросла. Похорошела и распустила лепестки, превратившись в прелестный цветок. Мужчины жаждали обладать ею, женщины — походить на неё.
Некогда её очарование и Олеандра не обошло стороной. Окутало. Застлало взор. И привело к Каладиуму, её отцу, с просьбой о скреплении помолвки. Тогда Олеандр и помыслить страшился, что кто-то опередит его, и желанная дриада окажется в чужом саду.
Почему он не послушал отца? Почему не внял предостережениям? Как Олеандру находиться с ней рядом, ежели он боится каждого её слова? В прошлом он доверился ей, поделился болью, рассказал о матери.
А ныне Фрез просто взяла и снизошла до подлого приёма. Использовала полученные сведения против будущего супруга.
Чудилось, век Олеандр стоял, не шевелясь.
Потом была пробежка на веранду к многоэтажной полке с бутылками. Потом он топил в вине горе. Только бы забыться! Только бы не думать об ошибке, которую он совершил, скрепив помолвку.
Миг, когда лоб встретился со столом, он прозевал. Тьма без сновидений поглотила сознание и развеялась лишь поутру.
Прокравшаяся сквозь приоткрытые ставни пыльца оседала искрящимися крупинками. Луч солнца обжёг лицо. И Олеандр зажмурился, прогоняя сонливость. Отлип от стола.
Трапезная расплывалась перед глазами кляксами — все равно что картина, нарисованная детенышем.
Пару раз Олеандр проваливался в небытие. Думал, опять увязнет во сне. Но когда до хижины долетели обрывки беседы за окном, глаза распахнулись самовольно. Завитки ушей развернулись, обостряя слух.
— Слушай, малец, — шипел кто-то отдаленно знакомый. Рубин? — Отвял бы ты уже, ну! Такой ты напористый, жуть берёт!
— В который раз спрашиваю, — прокричал Юкка. — Кто вы? Вломились в поселение и…
— Стало быть, у вас тут перед всеми врата распахивают? — отозвался все тот же шепелявый голос. — Головой подумай! Хранители меня пропустили. Остальное тебя не касается, усёк?
— Я отвечаю за безопасность!
— Не смеши! Тебе в куличики играть полагается. О клинок, небось, спотыкаешься.
Точно Рубин!
Дело пахло жареным. Поэтому Олеандр, спотыкаясь, ринулся к ближайшему окну и вцепился в подоконник.
— Все в порядке, Юкка! — прокричал он в приоткрытые створки, силясь придать голосу твердость. Вышло из рук вон плохо — язык одеревенел и едва шевелился. — Я впущу его!
— Ой! — пискнул Юкка. — Благого утра, наследник. Тогда… Тогда ладно. Прошу прощения.
— Смекнул, наконец? — с издевкой прошипел Рубин. — Он меня впустит, так что исчезни!
— Следи за языком, Рубин, — прорычал Олеандр. — Ты с хранителем разговариваешь!
— Открывай, сын Антуриума! — воскликнул тот. — Некрасиво старых друзей на пороге держать!
— Мы с вами еще потолкуем. — Тон Юкка понизил, но угроза распознавалась явственно.
— Топай-топай, — Рубин отмахивался от него, как от жужжащего над ухом насекомого.
Стоило задвижке отъехать, Рубин скользнул в хижину вместе с пыльцой и ветром. Расстегнул брошь на вороте. И провонявший пылью плащ упал за его спиной, кончик раздвоенного языка выглянул изо рта.
Олеандр поперхнулся зевком. Ежели ему не изменяла память, что вряд ли, не виделись они с Рубином года полтора, а казалось, лет шесть-семь. Ничего уже не осталось от того нескладного юноши, который вечно горбатился и шаркал. За время кочевания он возмужал и окреп. На костях его наросли мышцы, а свободные рубахи и шаровары сменились на варварское одеяние: безрукавку, перчатки без пальцев и драные на коленках портки, пошитые из лоскутов чёрной кожи.
Не дракайн возвышался над порогом — феникс. Только темно-рдяных крыльев Рубину и не доставало.
Крыльев?.. Воспоминания об Эсфирь мелькнули в сознании Олеандра. Нужно её проведать! Он оставил в памяти пометку и взмахнул ладонью. Приятель ответил тем же, раскрывая пальцы веером и переводя взор на стол.
— Винцо хлещешь? — Губы Рубина искривила улыбка. — Не похоже на тебя. Допёк кто?
— Фрезия, — Олеандр тяжело вздохнул и взобрался на подоконник, подминая под себя ноги.
— М-м-м, — протянул приятель. — Ведаешь, на любой свадьбе есть ребятня, которая сидит в тени и набирается. Чую, на твоей свадьбе одним из таких смельчаков буду я. О!.. Еще отец твой!
— Очень остроумно, — Олеандр прицокнул языком и уставился в окно, ничего толком не видя.
Мир будто в хороводе кружился. Очертания улочек и деревьев дрожали и смазывались.
— Ку-ку! — Щелчок пальцев вызволил его из пьяно-сонной ямы. — Присесть-то дозволишь?
— А?.. Да-да, садись.
Рубин, чаще нарекаемый среди дриад Змеем, в предвкушении растер ладони. Сумка соскочила с его руки. Он водрузил её на стол и принялся в ней рыться, красуясь рыжиной чешуи на предплечьях.
— Зачем ты вообще на ней женишься? — поинтересовался Рубин. — Не твоё же, ну! Хоть одну причину озвучь.
— Она не невинна.
— Вы?..
— Ага, — Олеандр сглотнул, чувствуя, как разум снова окутывает дрёма. — Всего разок. Но этого было достаточно, чтобы выжечь на ней клеймо неприкосновенности. Кто, ежели не я? Юноши, воспитанные Сталью, даже не посмотрят в её сторону. Да и прочие тоже! Тут не столько её испорченность погоду сделает, сколько понимание, что от неё отказался наследник клана. Почему? Из-за чего? Что с ней не так? Только представь! Сразу ведь вопросы у дриад возникнут. Не говоря уже о том, что я не горю желанием ссориться с её отцом.
Хотя в голове Олеандра вертелось тихое подозрение, что до ссор и разбирательств дело не дойдёт. Вряд ли Каладиум его прикончит. Но изувечит точно — исподтишка, чужими руками.
— Я потолковать с тобой хотел кое о ком. — Рубин увел разговор в спокойное русло и сгладил напряжение. — Но позже. А ныне…
Он отступил в сторонку и церемониально отвел руку — таким жестом гостей обычно в дом зазывают.
— Принимай дары, — возвестил он, осклабившись, и среди белых зубов сверкнули удлинённые клыки.
— Какие еще дары? — Взгляд Олеандра упал на стол, и он чуть слюной не подавился от потрясения.
Пузатые склянки призывно поблескивали, выстроившись в ряд. За прозрачными стенками искрились мутноватые соки — выжимки из итанга, цветов, которые дракайны берегли как зеницу ока.
Что одним погибель сулит, то у иных благом слывет. Не существовало в мире растительной отравы, способной умертвить дриада. Напротив — такого рода яды отрывали захворавших от коек. Вот самый чудотворный из них — итанга — и очутился в Барклей. И наблюдая, как пляшут у дна сосудов отличительные косточки-звезды, Олеандр не посмел усомниться в его подлинности.
