Огонь разгорелся мгновенно. Охватил деревья, пуская по ветру жженую листву, рассеивая запах гари. Как и ожидалось, убийца Азера спрыгнул, сошел на землю в длинном кувырке.
— Ну здравствуй, падаль! — прокричал Рубин, когда разномастные зенки уставились на него.
Глендауэр разогнул спину под сумасшедших хор голосов и лязг металла, доносившийся издали. Нити белых чар вспыхнули между его ладоней. Рубин снова ударил огнем. Пламенный шар ринулся к Глендауэру и врезался в ледяной щит, выросший из почвы.
Щит ухнулся на траву, рассыпая брызги. Взметнулась волна. Она понеслась на Рубина искрящимся капюшоном. Клятые океаниды! Он ушел в сторону. Хлопнул крыльями, поднимаясь в воздух. Не рассчитал маневра — вода ударила по крылу.
Рубин покачнулся. Воззвал к чарам, и пламя окутало его защитной оболочкой. С высоты он видел, как на поляне вьются десятки белых существ. Видел, как между ними вырастают ледяные копья. Понял, что его пытаются надурить. Запутать и рассеять внимание на морозных двойников.
Где настоящий?!
Все они теперь пялились на Рубина. Пялились снизу-вверх, как и положено столь мерзким отродьям. Первое ледяное копье просвистело над плечом. Второе едва не пронзило грудь, но Рубин резко ускользнул в сторону. Третье цапнуло край крыла, сбивая перья.
Проклятие! Рубина повело. Он привык сражаться, чувствуя землю под ногами. Поэтому ринулся к поляне, выделяя взглядом существо, чьи очертания не плыли, не серебрились морозной окантовкой.
Сосредоточенность и молчание Глендауэра раздражали, напитывали кровь яростью. Еще до того, как ступни коснулись почвы, Рубин воззвал к пламени, приземлился в приседе. Встал и сбил очередное копье пламенным хлыстом, отшвыривая в сторону уже воду.
Брызги разлетелись дождем. Алый шарик вспух между ладоней Рубина. Огонь выплеснулся потоком. Превратился по пути в птицу, которая понеслась на Глендауэра, раззявив клюв.
Какое-то время Рубин видел лишь дым и огонь, пожиравший врага. А когда отозвал чары, уронил челюсть. Глендауэр припал на колено, водяная оболочка облизывала его, как вторая кожа.
— Да ну в пекло! — прошипел Рубин.
Глендауэр распахнул веки. Его глаза расчертились вертикальными зрачками. Он выкинул руку в сторону, и водица стекла с него вуалью.
— Хин бы тебя побрал! — Рубин напружинился.
И пошла пляска.
Скорость океанида поражала. Если бы Рубин отвлекся хоть на миг, из крыла, а то и сердца, уже торчал бы стилет. Только он хотел ударить, осколки ледяной пыли устремлялись к нему, сбивали с толку. Только ускользал от осколков — глаза перехватывали сверкание лезвия.
Приходилось отходить, отступать, чтобы не подохнуть. Ни мгновения, чтобы ударить! Ни шанса, чтобы прийти в себя!
Морозный туман и дым заполнили поляну. Океанид выматывал Рубина, заставлял ошибаться. Рубин отскочил от полоснувшего воздух клинка. Взмахнул крыльями, чтобы взлететь, и вдруг в шаге от него рухнул грузный булыжник. Крылатая тень отразилась на траве.
— Глендауэр, не надо! — качнул дымную взвесь знакомый голос. — Беги к поселению, я сам разберусь!
— Где Малахит? — подал голос Глендауэр.
— Не ведаю! — Сапфир сошел на булыжник в полуприседе. — Нас раскидало, но у врат я видел владыку Антуриума!
— Сгинь, Сапфир! — прошипел Рубин и вздрогнул — два валуна грохнулись по бокам от первого. — Дай мне убить его!
— Ты со скалы рухнул?! — Брат повернулся к нему. — Зачем ты связался с Азалией?! Зачем, Рубин?! Что ты творишь?! Зачем бьешься против друзей?!
Морозные двойники схлопывались один за другим. Волна тянулась за убегавшим океанидом, как хвост.
— Язви вас!.. — Рубин дернулся за ним, но тут же отскочил — дорогу снова отрезал тяжеловесный булыжник. — Сапфир! Не хочу я с тобой драться, смекаешь? Мне нужен только Глендауэр!
— Зачем?!
— Он убил моего отца!
Возглас прокатился по поляне, загулял от дерева к дереву. Рубин тяжело дышал, крылья то подсвечивались красным, то гасли. Сапфир глядел на него, как глядят на душевнобольных:
— Наш отец жив! — Его возглас заглушил треск горящих деревьев. — О чем ты, брат? Наш отец…
— Мой отец! — гаркнул Рубин. — Не наш! Мой! Азер! Я узнал его имя! Он пал от руки Глендауэра и его пособников!
— Что?! — Сапфир дернул плечом. — Азер! Владыка Ифлога? Ты принц?
— Буду им, брат, — Рубин осклабился. — Буду!
Пелена замешательства спала. Он взмахнул крыльями. Ветер подхватил его, поднимая и унося к полыхавшим деревьям.
Рубин набирал скорость, чувствуя, что брат летит за ним тенью. Резко дернулся вбок, чтобы уйти от преследования. Да какой там! Сапфир предвосхитил маневр, на лету вцепился в него мертвой хваткой, и они кубарем повалились на кроны. Путаясь в лозах и ломая ветви, рухнули на землю.
Боль вгрызлась в тело, но Рубин вскочил. Поглядел на сжавшегося в комок брата. И рванул в лес, разжигая пламя.
— Идиот! — выкрикнул Сапфир.
***
С каждым проблеском лезвий, с каждым всплеском чар лес трясло всё сильнее и сильнее. Барклей превратился в поле боя — в полосу препятствий, где любой луч света, любой звук мог повлечь смерть.
Друзья и враги слились в одно движущееся пятно. Остались только инстинкты, толкавшие Аспарагуса вперед. Осталась только бурлящая в крови сила, дарованная братом и Вечным Древом.
Стрелы вонзались в деревья и указывали безопасные направления. Хранители носились на высоте — и прутья, охваченные зеленью чар, сплетались под их сапогами тропами.
Травяные волосы Аспарагуса шевелились как живые. Он бежал по земле, на ходу вызволяя из ножен меч. Поворачивал голову то влево, то вправо, выхватывая в отблесках колдовства недругов.
Арбалетный болт пронесся рядом. Разрезал воздух и воткнулся в грудь твари, хлопнувшей перепончатыми крыльями.
Другую полугарпию Аспарагус умертвил, подкравшись сзади. Клинок с влажным хрустом врезался ей в спину.
Аспарагус пинком отправил жертву к краю ямы, утыканной копьями. Она шагнула в пустоту и сгинула. Он обернулся. Увидел, как неподалеку пробежал на крохотных ножках блуждающий огонек. На миг тот завис в воздухе. Развел ручонками, как бы говоря «Вы и сами тут справились». И метнулся вверх, к сидящей на ветви лимнаде, которая подмигнула Аспарагусу и скрылась в листве.
Песнь сирены растекалась по лесу, тревожила слух, но разум не дурманила — слишком далеко!
Ямы окружали Аспарагуса. Земля между ними бурлила. Но тратить чары на выделку «моста» и спуск ветвей он не желал. Повезло — одну яму пересекало упавшее дерево. Ствол, ощерившийся переплетением корней, вел к твердой почве. Аспарагус пробежал по нему. Узрел на дне насаженного на колья дриада — наполовину обглоданного, его вывернутые ребра омывала кровь. Нагнулся, избегая корней и свисавших с них комьев почвы.
