Перо-лезвие укусило Эсфирь за плечо. Второе отсекло прядь волос.
Плевать! Ныне она не видела ничего, кроме паскудных золотых глаз. Ни жалости, ни сострадания. Она не питала к Азалии никаких чувств, помимо жажды смотреть, как ее кости глодает белый огонь. Как сперва краснеет, а затем пузырится, сочится гноем, лопается медовая кожа. Как она чернеет, лоскутами слезает с тела — и вот жертва уже охвачена жарким светом и неспешно в нем растворяется, захлебываясь криком.
Столь отрадная картина достойна воплощения!
Это ведь так весело! Так забавно!
***
Призывы к отступлению сотрясали воздух, били по ушам, заставляя вздрагивать. Олеандр слышал крики соплеменников. Чувствовал, как его подталкивают к деревьям, заводят в чащу леса. Он отступал. Спотыкался о коряги, но отступал, тщась осмыслить видимое.
Ещё до того, как Эсфирь выбежала на луг и поднялась в воздух, Олеандр увидел, как глаза её перекрыла тьма, а на лице, извиваясь, расчертились и вспухли чёрные вены. Теперь же она летела навстречу вихрецу и врагам.
Летела — и от её безумной улыбки мороз проходил по коже.
Выродок! Она выродок! Но как?..
Привычная картина разбилась, разлетелся на осколки. Но ненависть и отвращение не отравили разум. Чувства Олеандра остались прежними. Разве что удушающий страх сковал горло. Разве что изумление вперемешку с непониманием пустили по телу мурашки.
Двукровная, чистая — неважно! Об одном Олеандр молился: чтобы сражение не отняло у Эсфирь жизнь.
Он не сводил глаз с солнца, которым она обернулась. Кокон слепящего света окутывал её, разрастался всё пуще и пуще. Сотканные из мрака, вокруг неё кружили неведомые существа, похожие на плотные тени. Не присмотришься — не поймешь, что слеплены они из чар. Рогатые, с перепончатыми крыльями, с копытами и хвостами, увенчанными грузными лезвиями, они мухами вились рядом с Эсфирь. Прикрывали её с боков, испуская мрак.
Нараставшее гудение терзало слух, пожирало песнь битвы. Враги приближались к кокону и теням. Но сразу же отлетали, спугнутые либо светом, либо тьмой, и опаленные тела сыпались на верхушки деревьев.
Некоторые падали в заросли. Другие повисали на ветвях, безвольно раскинув дымящиеся конечности.
Эсфирь преследовала вихреца.
— Боль! Боль! Боль! — От её криков, звучащих все напористее, вздрагивали дымные черепа.
Каждый возглас отводил в сторону тень за тенью. Скорость их полета восхищала. Они вспарывали воздух крыльями и хвостами, и черные сгустки чар соскальзывали с них, били по выжившим врагам.
Их крики еще прорывались сквозь гудение. Друг за другом вырожденцы падали с высоты. Тонули в дымных шляпах, вспухавших над кронами. Тени схлопывались и возрождались. Снова и снова расплескивали тьму. Снова и снова брались за руки и водили вокруг пикирующих тел хороводы.
Свет и тьма — всё перепуталось! Олеандр уже ничего не понимал. Ничего не видел, кроме черно-белой мешанины. Из-за усиливающегося жара мысли путались и испарялись. Глаза щипало от слез. Но он уловил мутное белое пятно — вихреца, вынырнувшего из облака.
Вихрец хлестнул искрящимся хвостом. От туши его разошлась волна, как от брошенного в воду камня. Морозные вуали стекли с крыльев, лавинами понеслись на Эсфирь. Без толку! Снежные потоки не настигли окутавший её кокон. Раньше испарились, высушенные жаром.
Как видно, зерно понимания проклюнулось и дало всходы. Быстро Азалия сообразила, что преимущество ей не улыбается. Не в этой битве! Она сменила тактику. Теперь вихрец избегал Эсфирь. Выписывал в воздухе кривые узоры. Петлял, силясь запутать, сбить её с толку. Силясь оторваться от преследования и выкроить шанс для побега.
— Малахит!
— Олеандр!
— Наследник!
Знакомые голоса будто со дна колодца доносились. Олеандр вцепился в дерево, наблюдая за сражением. Уши болели. Дурнота подкатывала к горлу. Малейший вздох отдавался резью в груди.
Его тянули к укрытию, отрывали от дерева. Но он врос пальцами в кору. Как дитя малое, едва ли ногами ствол не обхватил.
Вихрец рванул с высоты, водяная броня обтекала его и Азалию. За ними ожидаемо помчался световой кокон, перенасыщенный жаром и гулом.
— Эсфирь…
Зверь раззявил клыкастую пасть. Серебристые нити чар, толстея, спутались в темноте его глотки.
Азалия что, решила по отступающим ударить?
Твою ж!.. Олеандр вдруг понял, что решение — прилипнуть к дереву — далеко не самое удачное. Он опустил руки по швам. На запястье сразу же сомкнулись холодные пальцы брата.
Рывок! И Олеандра снова куда-то потащили. Развернули, толкнули в спину. Он пошел. Он побежал, поглядывая через плечо. Собственная противоречивость рвала на куски. Одна его часть желала броситься в пекло и помочь Эсфирь. А другая отметала столь безумную затею и велела спасаться.
В самом деле! Да он скорее в обугленную головешку там превратится, закованную в лед!
Вихрец приближался. Его крылатая тень расползалась по лугу. Он пикировал почти отвесно, когда голубое пламя хлынуло из недр его горла. Обрушило на землю град, плодя ямы. Мелкие льдины заколотили по деревьям, стоило зверю изменить положение тела и мазнуть брюхом по раскиданным телам. Он взял круто вверх и почти вертикально устремился ввысь.
Световой поток вырвался из кокона Эсфирь и врезался в почву. Тела и горящие обломки словно взрывом разметало. Часть их них скатилась в образовавшуюся воронку. Сгинула в столпах черного дыма.
Ожидалось, что Эсфирь вновь рванет за вихрецом. Но нет. Её кокон замер над полем боя и закрутился. Лучи выстреливали из сердцевины, покуда белое сияние заливало луг.
Воистину, с небес второе солнце упало!
Стоявшие на ветвях хранители вскинули луки и арбалеты и начали шить. Но стрелы и болты не долетали до вихреца. Он набирал высоту, терялся в тучах и увеличивал расстояние.
Дриады и лимнады бежали в лес, перепрыгивая через трупы. Но Олеандр такой прытью похвалиться не мог — лодыжку дергало болью. Почва под ногами переменилась неожиданно. Хватаясь за ветви, он скатился по склону. Чуть ли не в полете нырнул в землянку под деревом.
Глен заплыл следом. Отец и Аспарагус примчались за ним. Тут же принялись заколачивать проход древесными щитами — одним, вторым, третьим. Перегородки наслаивались друг на друга и отсекали свет.
Тьма в укрытии сгустилась всего на миг — белые огни заплясали на ладонях Глена и разогнали мрак. Отец оперся о выросшие щиты. Тронул кулон на груди — небольшой обод опутывали золотые нити мойры. Они мигали. Чудилось, в толщах их бьются крохотные сердца.
Аспарагус стоял в шаге. Промокший от крови, он теребил маску; глаза его до сих пор перекрывала зелень.
Перед взором Олеандра взрывались тысячи звезд. Тело горело. Он приложил дрожащий кулак к губам и смежил веки.
