– Ну-у, Петр Александрович, что бы я без вас делал! – Алдошин разлил арманьяк по маленьким рюмочкам. – За вашу светлую историческую голову!
– А еще тебе, Миша, надо наших краеведов потормошить. Я тебе списочек сейчас дам. Они хоть люди старые, суетливые, а порой и надоедливые, а все ж пользу иногда приносят. Кстати, и в Долинске такой «кузнечик» живет. И обрати внимание на первое и второе имена в списке. Эти люди приехали на Сахалин в пятидесятых годах, опубликовали по несколько книг о первых послевоенных переселенцах. По своему опыту знаю, что, написав книгу, имеешь еще несколько блокнотов или тетрадей неиспользованных материалов!
– Спасибо! Когда в партийные «конюшни» допустите-то?
– А хоть и сейчас! Возьми пока в читальном зале описи, выписки сделай и мне заявку занеси перед уходом. Я завизирую, и завтра дела из хранилища спустим…
Алдошин просидел в архиве до конца недели: партийные архивы оказались обширными и многословными. По целому дню «лопатить» документы терпения у Михаила не хватало, да и затылок к обеду уже начинало ломить. Большинство протоколов и документов к тому же оказались в рукописном виде. И уйма времени уходила только на разбор почерков и вникание в суть витиеватых порой предложений. Раздражали Михаила и бесконечные ссылки на мудрые указания товарища Иосифа Виссарионовича Сталина и даже цитаты из его газетных статей. Продраться сквозь эти почерки, выцветшие чернила и зубодробительные славословия было непросто, и Алдошин несколько раз ловил себя на отчетливом желании схалтурить. Забросить весь этот архив к чертовой матери и отрапортовать Абверу, что ничего не найдено. Ну, не станет же перепроверять!
Однако пара листов бумаги, приготовленных Алдошиным для заметок и выписок, медленно, но верно превратились в полтора десятка. «Улов» был не слишком богатым, но кое-что нащупать удалось. Конечно, все это пока было «промежуточным», второстепенным. Каждую фамилию, дату или ссылку на любопытный факт следовало еще проверять и уточнять. Причем пока Алдошин даже не представлял себе – где и у кого все это можно проверить. И можно ли вообще?
В пятницу последнее дело было просмотрено и сдано обратно хранителю, и Алдошин вышел из архива с двойным чувством – облегчения и тоски. Насчет облегчения – это ясно: партийный архив отработан. Тоску, до зубной боли, вызывала грядущая необходимость общения со старичками-краеведами.
Начну с понедельника, твердо решил про себя Алдошин. Машину ему обещали выдать уже в субботу, и он намеревался для обкатки нового двигателя закатиться с ночевкой на рыбалку. А Абвер со своими сроками пусть горит синим пламенем!
Ретроспектива-3 (январь 1946 года)
Восточное побережье Сахалина
– Ну, что, напарник, подобьем наш хреновый баланс? – нарушил долгое молчание Лефтер.
Пилоты, чтобы согреться, разожгли походный примус и накрыли его жестяным коробом, вытряхнув перед этим из него хранившиеся сигнальные ракеты и фальшфейеры. Чтобы примус «не задохнулся», по краям днища, ставшего импровизированной плитой, пришлось пробить отверстия.
Поначалу, придя в себя после аварийной посадки, экипаж на спасательном плотике добрался до края полыньи и даже сумел подтянуть к себе амфибию – спасибо, боковой ветер помог. Беглая ревизия «груммана» ничего, кроме разочарования, не принесла: было ясно, что своими силами самолет не отремонтировать. Тросы тяги рулей и инструмент в багажном отделении нашлись – а вот лопастей пропеллеров интендантская служба в реестре запасных частей не предусмотрела. Да если бы и предусмотрела – для их замены требовались отнюдь не полевые условия.
Кроме того, было деформировано левое крыло «груммана» и напрочь погнуты стальные откосы поплавка на консоли правого крыла – результат столкновения с дрейфующей в полынье льдиной.
Быстро темнело, и потерпевший бедствие экипаж летающей лодки поначалу принял было решение разбить палатку для ночлега на льдине рядом с самолетом. Однако у восточного побережья Сахалина, было гораздо холоднее, чем на более южном японском острове Кюсю, где дислоцировались основные военно-воздушные силы Экспедиционного корпуса: здесь термометр показывал всего +5 по Фаренгейту (‒15 градусов Цельсия). С учетом пронизывающего ветра теплее, естественно, не становилось, и та самая импровизированная плита из примуса и жестяного короба в насквозь продуваемой палатке имела нулевой согревающей эффект.
К тому же припай под ногами ощутимо шевелился, а издаваемые при этом стонущие звуки путали все мысли, и летчики, не сговариваясь, в нарушение всех правил, перенесли примус с коробом в пассажирский отсек «гуся». Чтобы разместиться в более или менее комфортных условиях, все четыре пассажирских кресла пришлось демонтировать. Амфибия, разумеется, к этому времени успела выстыть, однако герметичность фюзеляжа давала шанс если не отогреться, то, по крайней мере, не продрогнуть до костей. К тому же аккумуляторные батареи «груммана» были полностью заряжены, что позволило включить полное освещение и превратить пассажирский отсек амфибии в довольно уютное местечко.
Лейтенант Райан промолчал: как раз в этот момент он скручивал ключом крышку с фунтовой жестянки с консервированными сосисками из аварийного НЗ. Закончив, он разместил жестянку на раскаленной примусом «плите», вскрыл упаковку с галетами, и две из них установил домиком на банке. Закончив подготовку ужина, он снова надел теплые перчатки и похлопал себя по плечам.
– А что тут подбивать, Арчи? – устало отозвался он. – Баланс и впрямь хреновый! Сидим в полынье, которую русские морозы скоро намертво «заштопают». У нашего «гуся» свернута шея, поблизости находится чужая авиабаза, а в интендантском ящике оказалось всего-навсего шесть банок консервов и столько же плиток шоколада. Честно признаться, я никогда не попадал в столь паскудную ситуацию, приятель! Выхода я не вижу – разве что пустить себе пулю в лоб, не дожидаясь, пока моя задница не превратилась в ледышку. Или пока русские летчики не обнаружили нас и не начали расстреливать из пулеметов…
– Ты забыл еще один вариант, напарник! – хмыкнул Лефтер. – Русские обнаруживают нас и, не тратя боекомплекта, обвиняют в шпионаже и надолго отправляют за решетку!
Повисла тягостная пауза. Райан «перестроил» галетный «домик» на жестянке так, чтобы пар из нее пропитал сухари со всех сторон, и заговорил:
– Тем не менее, командир, что-то делать надо. Решай!
– Вот они, прелести командирской доли! – невесело усмехнулся командир. – Ладно, напарник, тут и решать-то практически нечего! Согласно инструкции, уничтожаем документы, которые могут представить для противника интерес, с утра пораньше переправляемся на берег и двигаемся в сторону русской авиабазы. Сообщим им о вынужденной посадке и будем требовать встречи с представителями американского командования.
– Что ты имеешь в виду под документами, которые могут представлять для русских интерес? – вяло поинтересовался Райан. – Наш полетный план? Метеорологические карты? Личные документы?
– Все перечисленное я буду беречь как Евангелие своей матушки, напарник! Как же иначе доказать русским, что мы не шпионы? А вот пакет, который я должен был передать командиру крейсера «Канзас», надо сжечь. Тем более что на нем так и написано: при угрозе пленения уничтожить!
