— Нет, конечно, нет! — смотрю на неё с удивлением. Почему у неё возникли такие мысли? — Мы будем жить в нашем доме. Просто маме нужно немного подумать, — глажу её по мягким, как лён, волосам, — а пока подкрепимся.
— Ляблочным пудингом?!
— И им тоже.
Настроение заметно улучшилось. Всё ведь не так плохо, правда? Просто пришло время поднимать старые связи, которые имел мой дед, Роу Ридвон, и обратиться к хорошему законнику.
Фоэрт Кан
Промозглый серый ливень прорвавшейся плотиной обрушивался на остроконечные крыши столичных ратушей беспрерывно целых два дня. И сейчас противно бьёт в стекло, действуя на нервы.
Откладываю поднятый архив и запрокидываю руки за голову, устало прикрываю веки. Нужен сон и отдых. Я давно об этом не думал, но после недавних событий — он мне необходим.
В дверь раздаётся громкий стук, заставляющий болезненно поморщиться и сесть в прежнее положение.
— Да, — разрешаю войти, разминая затёкшие плечи.
— Господин Кан, простите, — заглядывает Эстос Вирон.
— Чего тебе? — спрашиваю, делая вид, что работаю.
По его растерянному и испуганному лицу я понимаю, зачем он тут.
— Простите, господин, у моей мамы опять приступ, мне очень срочно нужно к ней.
Я выдыхаю, качнув головой, и, опираясь ладонями о стол, медленно поднимаюсь со своего места. Иду к Эстосу. Мужчина пятится, когда я возвышаюсь над ним.
— Сколько ты работаешь здесь, Эст? — спокойно спрашиваю и кладу руку на его плечо.
— Два года, господин Кан, — панически косится на мою ладонь, сжимающую его плечо, в то время как на его лбу проступает пот.
— Два года, — кивнул я, прикусывая губы, смотря на его форму, на которой сверкают отличительные знаки.
— Всего, — добавил он.
— И все два года у твоей мамы приступы едва ли не каждый день? Что за болезнь, которой она болеет? Или ты меня за идиота держишь?! — на последнем вопросе голос срывается на рык, а от локтя, заправленного рукавом рубашки, растекается красное пламя, оно бежит по венам к кисти и проступает на кончиках пальцев яркими всполохами.
— Что вы, господин, конечно, нет, — глаза законника в ужасе округляются и бегают, он сильно нервничает, ведь прекрасно знает, что его причина срываться посреди дня с рабочего места у меня уже поперёк горла. — Господин Кан, я понимаю, вы очень устали, вы много работаете, я восхищаюсь вами, господин Кан. Но поверьте мне, если нужно, я принесу лекарскую выписку, если вы мне не верите. Войдите в моё положение, господин Кан, моя мама… она уже в таком возрасте… у меня больше никого нет из семьи, кроме неё, господин Кан, если вы меня убьёте, она останется совсем одна. Пощадите, господин Кан, — голос его дрожит, а на глазах проступает влага, когда я вижу в них отражение своих глаз, которые всё меньше походят на человеческие, когда радужки заливает раскалёнными углями.
Проклятье. Готов был его убить. Просто убить. Я запрокидываю голову и считаю до трёх.
Опускаю взгляд.
— Я хочу, чтобы ты работал. Это всё, что мне нужно от тебя, а ты что делаешь? Бегаешь через каждые полчаса домой? Если ты не вылечишь свою маму, — выкину тебя за порог. Понял? Вылечи уже свою маму, наконец! Разве это трудно?! — ору ему в лицо.
— Да, господин Кан, да, разумеется, не трудно, я понял, я уже купил нужные лекарства, мне пришлось копить два года, но лекарства уже у меня, я всё понял, — испуганно тараторит, сбрасывает мою руку с плеча и выскальзывает за дверь.
— Я уже бегу, — кланяется. — Ах, да, господин Кан, забыл сказать, — опасливо смотрит на всё ещё пульсирующее пламя в моём кулаке и тычет пальцем куда-то в коридор, — в моём кабинете, там, ожидает одна госпожа, её бы нужно принять, я уже всех обошёл, но никто не согласился, кроме вас, её некому принять, господин Кан. Вот, я оставлю это здесь, — кладёт прямо на порог папку справочной.
— Что? А ну стой!
— Вы очень великодушны, господин Кан, я быстро.
Дверь захлопнулась, обрывая мой оклик. Делаю два шага, раскрываю её, чтобы запустить огненный сгусток, но коридор и лестница уже пусты.
— Вот засранец, — цежу сквозь зубы и хлопаю дверью, но что-то мешает закрыть её. Опускаюсь и подбираю оставленную папку, возвращаюсь на место. Бросаю справочную на стол и беру чашку с давно остывшим кофе. Заставляю пламя погаснуть.
— Уволю, как только вернётся, — шиплю сквозь зубы, суживая глаза.
Пока горячий вихрь внутри утихает, я допиваю кофе. Нужно развеяться, и лучший способ — наведаться кое к кому. Беру жакет, висевший на спинке кожаного кресла, но взгляд снова останавливается на папке.
Секунда плохо сдерживаемой ярости…
Проклятье.
Резко хватаю справочную в руки и раскрываю.
Первое что вижу — инициалы.
Адалин Ридвон вис Эртон.
— Хмм, теперь ясно, почему никто не согласился принять её. Уволю всех, — закрываю папку и покидаю свой кабинет.
Минуя лестницу, иду по коридору в кабинет Эстоса. Взгляд сразу выхватывает ребёнка, девочку, лет пяти, сидящую на стуле у входа.
Передёргиваю плечами, хватаюсь за ручку двери, но задерживаюсь, чувствую на себе любопытный взгляд. Поворачиваю голову.
— Что?
— Тепель вы будете защищать мою маму? — девочка улыбается, показывая мне молочные зубы.
— Нет, — отвечаю, заканчивая на этом разговор.
Поворачиваю ручку двери.
— Вы доблый.
Приподнимаю брови и опускаю тяжёлый взгляд на девочку, дав понять всем своим видом, что она ошибается.
— Нет.
Девочка продолжает молча чему-то улыбаться.
Я закатываю глаза и распахиваю дверь. «Эстос, чтоб тебя!»
Вхожу в кабинет и тут же морщусь.
Что за вонь у него постоянно в кабинете: это от дешёвого табака и застарелой заварки. Но тут же улавливаю другой запах: тонкий, цветочный, приятный. Я жадно тяну его в себя. Он принадлежит сидящей ко мне спиной на стуле с высокой спинкой женщине.
Точнее, молодой госпоже. Ее светло-ореховые волосы собраны в повседневную причёску, платье простого кроя, но подобранное со вкусом, очерчивает узкие женские плечи и облегает тонкую талию. Хотя миниатюрной её вряд ли назовёшь, а вот высокой — вполне.
Я прошёл к столу. Не смог не отметить размер её груди: немаленькая, полная и высокая. Как я люблю.
Настроение мгновенно поднимается, и куда-то улетучивается гнев. Я бросаю папку на стол и опускаюсь в кресло, раскрываю документацию, приступаю сразу к делу.
— Итак, госпожа Адалин Ридвон, — читаю имя и поднимаю… оценивающий взгляд.
Скольжу им по грудям и выше, пересчитываю каждую пуговицу до самой шеи и линии подбородка; на пухлые розовые губы, ровный, почти кукольный нос и яркие, выразительные, со светло-голубыми радужками и чёрными точками зрачков глаза, остро смотрящие на меня из-под густых ресниц.
