— Можно подумать, что вы чем-то отличаетесь, господин Кан, каждый мужчина имеет любовниц, и говорить о благочестии уж точно не вам.
Я смотрю на него пристально, чувствуя, как внутренности сковывает лёд.
— Кажется, вы что-то путаете, господин Ридвон, и забываетесь. Я тот, кто несёт закон, закон — это я, и ещё никто не смог обойти меня. Вы склонили свою дочь на необдуманные поступки, вы принуждали её к браку с повесой и гулякой, вы отвернулись от неё, когда ей были нужны ваша поддержка и опора, вы прогнали её из своего дома и лишили всего. Сдаётся мне, — я отрываюсь от спинки кресла и кладу локти на стол, сплетая пальцы в замок, пронизываю острым холодным взглядом, — …сдаётся мне, что вы всё это сделали намеренно. Вы хотели всего этого, чтобы обобрать собственную дочь.
Глава 8
Гастор хмыкает. Его небрежность начинает подбешивать.
— Мне говорили, что вы мерзавец, теперь лично убедился в этом. Я её отец и поступил так, как посчитал нужным. Она ослушалась меня, и как родитель я наказал Адалин. Вас это никак не должно волновать.
Я хмыкаю.
— Вы правы только в том, что я — мерзавец, поэтому это дело теперь меня особо будет волновать.
Гастор сужает глаза и стискивает челюсти.
— Вы можете пока быть свободны, господин Ридвон, ждите новой весточки.
Банкир поднимается и, не сказав ни слова, направляется к двери. Раскрыв её, он едва не сбивает с ног Эстоса, который успевает отступить, но роняет папку из рук. Гастор, даже не извинившись, уходит прочь.
— Какой-то нервный, — Эстос, проводив банкира взглядом, передаёт мне папку.
Я беру её и тут же раскрываю. Поднимаю глаза на заглядывающего в папку Эстоса.
— Свободен.
— Слушаюсь, господин Кан.
Итак, Тарсен Вилсон…
Изучаю все документы и справки о нём. Всё чисто. Ничего такого, за что можно было бы зацепиться.
“Тогда что же ты объявился?”
Закрываю папку и барабаню пальцами по столешнице. Только Ридвон может дать ответы на вопросы. Появление Тарсена говорит о том, что Кери его дочь и он не хочет огласки. Ведь появление внебрачной дочери может весьма подпортить его репутацию.
Моё настроение стремительно портится. Впервые хочу, чтобы я ошибался в своих подозрениях.
Чёрт! Отбрасываю папку.
Адалин Ридвон
Дом господина Кана роскошен, большие комнаты и просторные коридоры впечатляют. С одной стороны, наверное, это прекрасно — иметь такой особняк, но с другой — жить тут одному немного тоскливо, разве нет?
“Может, поэтому он всё время проводит на работе?”
Мне показали весь дом, и у меня мурашки по коже непонятно от чего, но сама мысль, что это место господина Фоерта Кана, будоражит во мне непонятные чувства: какое-то благоговение и восхищение. Особенно после того, как я посетила его спальню, в которую мне тоже предстоит наведываться. Я стараюсь не допускать лишних мыслей, но, глядя на мебель, высокий шкаф, большую кровать, в которой можно утонуть, шикарные портьеры на окнах, мне вдруг представляется, как он, раскинувшись на постели, спит, в то время как из окна в комнату пробирается утренний свет, погружая мужчину в туманную дымку. Трясу головой.
Странное видение. Совсем неуместное.
После комнат были ванная, библиотека, личный кабинет Фоэрта Кана… Приступить к работе сразу не вышло, да и я не заметила ни единой пылинки! Работы не было.
А потому мне оставалось только дожидаться господина Кана. В замок вернулась госпожа Джолит Кан, которую я встретила в холле. Она посмотрела на меня как будто свысока. Эта женщина имела определённое влияние и стержень.
— Вы со всем разобрались? — спрашивает она, когда я встаю напротив неё.
— Да, госпожа, — и почему у меня внутри неспокойно, когда я рядом с ней?
— Надеюсь на вашу… порядочность.
Я поднимаю на неё взгляд, не зная, как расценивать ‘эти слова, но понимаю, что я для неё всего лишь прислуга и, как госпожа успела заметить, молодая женщина.
— Моя прислуга сделала всё необходимое. А вот завтра я покидаю Вигфор, и все обязанности по дому перейдут к вам.
— Да, госпожа.
Она снова смотрит на меня долго, но в её взгляде нет какого-то пренебрежения, а лишь строгая внимательность.
— Можете быть свободны.
Джолит Кан отступает и направляется дальше. Постояв немного, я спешу покинуть Вигфор. С одной стороны, хорошо, что я освободилась раньше, я переживаю за Кери. Страх, что нас и дальше будут преследовать, не отпускает.
Поэтому, сев в экипаж, тороплюсь домой. По дороге покупаю продукты, всё время осматриваясь по сторонам — никто за мной не следит?
На этот раз меня встречает дочка.
— Мама, тише, Габола заболела.
— Как заболела? — выпускаю её из объятий и заглядываю в комнату, скидывая обувь. — Кери, милая, отнеси это на кухню, — передаю пакет со свежими булочками и молоком.
Грудной кашель раздаётся из зала, Габора сидит в кресле, закутанная в шерстяной плед. Няня выглядит очень бледной.
— Адалин, прости, подвела тебя.
Я быстро приближаюсь к ней и трогаю лоб.
— У вас жар, я вызову лекаря.
— Лекарь уже был, детка, не нужно, — останавливает она. — Я боюсь за Кери, она может заразиться простудой, я по глупости вышла раздетой на балкон, поливать хризантемы, не подумав, что погода может быть обманчива, а для старой женщины много не нужно.
— Не ругайте себя, — поправляю одеяло. — Я вам приготовлю целебный напиток.
Оставив Габору, я возвращаюсь на кухню, где Кери уже вовсю хозяйничает.
Вместе мы готовим напиток для няни. Но как бы я ни отгоняла тревогу, она давит всё больше. Жар у Габоры спадает только к ночи. Я возвращаюсь в комнату лишь к позднему часу. Кери уже лежит в постели, но не спит, ожидая меня.
Раздевшись и распустив волосы, ныряю под одеяло, устраиваясь рядом с дочкой, прикрываю веки, ища в голове выходы, с кем оставить ребёнка, но так и ничего не могу придумать. Габора — единственная, кому я доверяю. И поехать больше не к кому, связи потеряны, и на их восстановление нужно время.
— Спокойной ночи, мамочка, — поворачивается ко мне малышка, обнимая за шею.
— Спокойной ночи, милая, — целую в макушку.
— Мама, а ты теперь лаботаешь у господина закольника?
Я улыбнулась в полумраке.
— Да, милая, — обнимаю крепче.
Чувствую, как она улыбается, и сердце сжимается в этот момент. Кери будто чувствует что-то, так доверчива к постороннему человеку, тревожный сигнал — быть более осторожной и меньше упоминать Фоэрта Кана при ней.
