Три пальца, два пальца… Я додумалась сделать глубокий вдох до того, как меня повалили боком в воду, прижав ладонь к моему лицу и наглухо заблокировав мне возможность как выдохнуть, так и заорать, теряя драгоценный воздух.
Мы неслись на глубину.
Мой «транспорт» двигался подобно акуле – плавно изгибаясь телом из стороны в сторону и при этом резко и активно работая хвостом. Руки он использовал исключительно для того, чтобы накрепко зафиксировать меня. И у него это отлично получалось до того момента, пока я не поняла, что мой небогатый запас кислорода подходит к концу, в легких жжет, а в глазах – темнеет. Я дернулась, пытаясь как-то привлечь внимание, а потом укусила своего провожатого за палец. Не сильно, но достаточно ощутимо. Меня даже хватило на то, чтобы изобразить короткую пантомиму освобожденной рукой, когда мы остановились, сжав пальцами свое горло. Рыболюд молча кивнул и демонстративно открыл рот. Мне ничего не оставалось, как повторить его действие. Я сама не знала, чего ожидала, но это на поцелуй совсем не было похоже.
Ихтиандр, плотно прижавшись узкими губами к широко открытым моим, одним глотком втянул в себя воду из моего рта, а потом начал вполне размеренно дышать. Его выдохи чуть отдавали рыбой и солью, а вдыхать ртом и выдыхать через нос было очень неудобно и требовало сосредоточенности. Через какой-то небольшой промежуток времени рыболюд постучал меня по плечу, поднял рядом с моим лицом руку и показал три пальца. Затем два.
Я сделала последний глубокий вдох, и мы снова понеслись куда-то сквозь толщу воды. Рот и нос мне больше не зажимали, отчего я могла потихоньку пускать пузыри, медленно и порционно выдыхая.
Такие остановки приходилось делать часто – я отчетливо видела, что мой провожатый не особенно доволен этим, но какой у него был выбор? Через, может быть, неполный десяток минут у нас появились спутники – другие рыболюды следовали от нас на почтительном расстоянии, с интересом глазея на меня. Иногда они подплывали чуть ближе, но когда один из них попытался коснуться меня рукой, несущий меня ихтиандр издал громкий, низкий, вибрирующий звук, больше всего похожий на пение кита, и рука любопытствующего резко отдернулась.
Постепенно я поняла, что практически не чувствую ног и пальцев на руках. Иногда казалось, что я начинаю засыпать, но мой провожатый, очевидно также заметив это, щипал меня за плечо и прибавлял скорости. Я чувствовала, что он торопится, и старалась задерживать дыхание как можно дольше…
Я не знала, сколько продолжался этот безумный заплыв, не обращала внимания на то, где мы плывем, считая до ста и закрыв глаза, потому момент, когда мы вынырнули на поверхность в другом гроте, оказался для меня полной неожиданностью.
Жадно вдохнув, я попыталась подрыгать ногами, чтобы плыть самой, но мне в ухо недовольно зашипели, и я тут же обмякла, решив не испытывать терпения ихтиандра, что, легши в воде на спину, на крейсерской скорости нес меня к берегу.
Только уже на мелководье, на таком же плавно восходящем каменном берегу, как у моего недавнего прибежища, меня отпустили и тут же снова схватили, ибо я не чувствовала ни рук, ни ног и чуть не захлебнулась, просто не сумев встать на четвереньки.
Ихтиандр коротко что-то провыл и, вцепившись в меня рукой, вытащил на берег.
– Вставай. Иди. Надо. Иди. Холод. Смерть. Вставай! – Существо трясло меня за плечи, пока я пыталась пошевелить хоть чем-нибудь. Хватка ихтиандра ослабла, и я кулем свалилась на камень, судорожно шевеля вернувшимися под мою волю руками и ногами.
Худо-бедно мне удалось приподняться и отползти чуть подальше от воды, звонко клацая зубами и вздрагивая всем телом. Добравшись до каменной, полуразрушенной стены, оставшейся от какого-то невесть как оказавшегося здесь невысокого здания, я вцепилась в нее пальцами, пытаясь поднять себя на ноги. За моей спиной на боку лежал вымотанный путешествием ихтиандр, тяжело дыша и неотрывно следя за мной взглядом.
Повинуясь скорее застрявшей в голове мысли о том, как надо действовать, нежели осознанному пониманию необходимости в этих действиях, я, опершись спиной и поясницей о каменную кладку, вступила в неравный бой с узлом на поясе, собираясь снова раздеться и выжать свою одежду.
Холодные неловкие пальцы едва гнулись, и потому я попыталась скинуть петлю ремня с клинка, увеличив таким образом диаметр пояса, чтобы попросту стянуть его с себя.
Как же холодно! Кажется, это озеро почти убило меня, высосав саму жизнь…
Петля наконец-то поддалась, и я вцепилась в рукоять меча, чувствуя приятное, в другой момент вряд ли замеченное мною, идущее от нее тепло. На какой-то миг мне показалось, что оружие что-то предлагает мне, и я, даже не задумываясь, согласилась.
В груди словно распустился огненный цветок. Сердце сделало несколько мощных и медленных ударов, разгоняя застывшую кровь, и вдруг забилось, наращивая темп, сильно и часто. Голова закружилась, и я, прикрыв глаза, сползла по стенке вниз, чувствуя, как по телу разливается божественное тепло и как колет каждую клеточку моего обледеневшего тела теплеющая кровь.
И когда в моей голове неоформленные образы собрались вдруг в яркую картинку, я поняла, что мне передал клинок и чья это сила была.
Я видела себя. Со стороны, сверху вниз я смотрела на саму себя, озаренную отблеском лагерных костров. Я видела себя, выходящую из деревенского дома в собачьей крови. Лежащую в снегу с глазами размером с блюдца. Скорбящую не своей скорбью. Попавшую в ловушку во снах. Сидящую за столом и старательно выводящую буквы, смешно высунув кончик языка. Себя, летящую на коне, и бурлящий поток силы, что расходится от моей ладони. Себя с мечом в руках, воздетым над головой. Блеск стали.
Чувства Ханса, чью кровь впитал в себя меч, обжигали меня не хуже настоящего огня. Недовольство, праведный гнев, сочувствие, беспокойство, доброжелательность, гнев восторженный и смирение – я пыталась разжать пальцы на рукояти, но они словно прилипли к ней, пока оружие передавало мне накопленную внутри себя жизненную силу. Чем сильнее и увереннее билось мое сердце, чем теплее становилось внутри, тем более тихими становились чужие воспоминания, обуревающие меня. Более четко складывались образы – теперь там была не только я, но и другие люди. Незнакомые лица и места калейдоскопом проносились мимо, воспоминания чуть замедлялись, когда я видела какие-то знакомые фрагменты – например, Алую крепость, Кохшу или… Рону. Облик Рислава, старосты Роны, встал перед глазами будто живой. Я ощутила отголоски боли, тоски и негодования, направленные в сторону этого человека, и уцепилась за это воспоминание, пытаясь понять, что же двигало комтуром в тот момент. Но память об этом человеке ускользала от меня, как мелкая рыбка ускользает из пальцев. Образ сменился лицом магистра Ирвина, меня последний раз омыло затухающими чувствами – теплом и покоем родного дома, – и все пропало.
Всхлипнув, я вытерла выступившие слезы тыльной стороной ладони, которую наконец-то смогла оторвать от рукояти клинка.
Ты не только рад убивать, ты еще и впитываешь силу убитых, как настоящий паразит… И все для того, чтобы потом передать их своему хозяину. Как это омерзительно, цинично и ужасающе практично… Это, скорее всего, спасло мне жизнь сейчас, но как же мне тошно!
