Переживет ли Сима Жженова предательство брата и невестки, если это вдруг подтвердится? Конечно, переживет, Сима их всех переживет. Серафима добрая, благородная, всех их прикормила, работу дала, и как у Гоголя в «Тарасе Бульбе»: я тебя породил, я тебя и убью. Но Сима убивать никого не будет, Сима их всех просто посадит, быстро и надолго, так, чтобы с гарантией, и ничего не дрогнет, совершенно ничего.
Братика непутевого устроила в отдел снабжения лабораторий. Работа – не бей лежачего: закупи для ученых, что они просят, и утилизируй ненужное, как полагается законом категории А, Б, В и Г. Делать это надо через специальные организации, самому только договоры заключать, и все, даже оплачивает все бухгалтерия.
А жена его, ни рыба ни мясо, просидела всю жизнь в отделе кадров, сейчас вообще начальником назначена. Что, разве не райская жизнь? Даже дочку Лизочку на подработку взяла по доброте душевной, колбы мыть, но для студентки чем не работа.
Сима их всех переживет: и мужа-изменщика, и, если окажется, брата-предателя, а вот сама выстоит. Серафима с нуля этот фармакологический завод построила, по кирпичику. Начинала с бинтов и маленькой лаборатории, а сейчас ее лекарства все аптеки страны продают, да и не только, несколько патентных, изобретенных собственной лабораторией, даже в Европе и США продаются и ценятся. Не пропала Сима в страшные девяностые, не закрылась в кризис 2008-го, не пропадет и сейчас, крысу вычислит и заживет дальше еще слаще. Вот только с бабкой все не вовремя получилось, ох как не вовремя, чертова старуха.
Теплоход отчалил от славного города Мышкин, даже не дав туристам спуститься на землю. «Наверное, это к лучшему, – подумалось Серафиме, – завтра уже будем дома». Хотя мысль, что впереди еще одна ночь, заставила мурашки пробежаться холодком по коже. Вспомнилась старая детская песенка пиратов: «Корабль с трупом на борту везет с собой всегда беду, хо-хо-хо, хо-хо-хо, не встречай его в порту».
Нет, после дурацкой песенки в голове Сима набрала сообщения, чтобы охрана и адвокаты встречали ее завтра в Москве в полной боевой готовности. Эх, зря она и тех и других с собой не взяла, но кто знал, кто знал.
Сон V
1927 год, зима, Берлин
Советское торгпредставительство в Германии
– Владимир Иванович, как же я рада вас видеть, – Мария Андреева выскочила навстречу своему другу и соратнику по МХТ Владимиру Немировичу-Данченко. – Как же так, какими судьбами здесь, в Берлине? – засыпала она вопросами своего товарища по московской сцене. – Да что это я, проходите ко мне в кабинет, проходите, раздевайтесь, у меня здесь тепло.
Несмотря на холод во всем постпредстве, кабинет заведующего художественно-промышленным отделом отапливался камином, и в нем можно было комфортно себя чувствовать.
– Мой секретарь – обалдуй совершенный, – продолжала на радостях тараторить Мария, – говорит, с вами хочет увидеться какой-то человек, и у него двойная фамилией, а какой – вспомнить никак не мог. Что взять, идейный, но необразованный, вот такая сейчас у нас молодежь.
Она поставила на красивом резном столике перед Владимиром фарфоровую чашечку, дымящуюся горячим чаем, и печенье на не менее красивом блюдце.
– Я его уволю, – все еще улыбаясь, сказала Мария, но было видно, что она не шутит, – фамилию Немирович-Данченко забыть нельзя. Рассказывайте, мой друг, какими судьбами.
– Я по делам здесь находился, – отпивая из чашки, сказал гость. Интеллигентность у него читалась в каждом жесте и каждой фразе. Даже то, как он держал спину и аккуратно подбирал слова, было в высшей степени самодостаточно. Марии на миг подумалось, что она давно уже не общалась именно с такими людьми, наполненными внутренней интеллигентностью. В последнее время, когда она ушла из театра и занялась политической деятельностью и помощью молодой стране, все больше необразованных и пустых людей находилось рядом с ней. Возможно, неплохих и даже добрых и талантливых, таких как Горький, но других, простых, что ли. Интеллигентность крови – это нечто другое, это нельзя заменить ни идеей, ни даже талантом, с этим надо родиться.
– Я очень рада вас видеть, – искренне сказала Мария. – Как там театр, как Костя, все так же бушует на сцене, как ураган? Как вспомню наши с ним совместные спектакли, так вздрогну. С таким сильным партнером играть было не только большой честью, но и большой ответственностью, ведь на его фоне ты можешь упасть и уже никогда не подняться. Счастье и наказание одновременно, и никогда не знаешь, что будет сегодня.
– Костя Станиславский ушел со сцены, – сказал Владимир просто, словно говорил об обыденном, – проблемы с сердцем. Так что теперь вся ответственность за МХТ и студию лежит на мне.
– Неужели Константин взял и засел дома? – не поверила Мария. – Мне вот тоже немало, пятьдесят восемь лет, но я не могу и представить, чтобы вот так сесть за вязание.
– Нет конечно, – первый раз за весь разговор Владимир Немирович-Данченко ухмыльнулся себе в бороду, словно оттаял от мороза, а возможно, понял, что перед ним по-прежнему та Мария Андреева, что блистала в его постановках на сцене МХТ. – Он полностью ушел в написание своей «системы», хочет оставить будущим русским актерам свои знания и очень боится не успеть. Вот и окунулся с головой в придание ей правильного и законченного вида. А как у тебя дела, Мария, чем живешь? – мужчина первый раз задал вопрос. – Слышал, что вы расстались с Максимом. Очень жаль, вы были красивой парой, очень странный, но красивый союз двух творческих людей.
– Да, еще шесть лет назад, – даже без нотки сожаления сказала Мария, – а потому и расстались, что творческие оба. Максим больше жизни любил идею, которую развивал в своих постулатах. Он нес ее людям и нес в разных формах, отдавая своему творению всего себя, а я должна была любить за двоих: и за него, и за себя. Вначале моей любви хватало на это и нам было легко вдвоем. Гений и его муза, заменяющая ему всех: и экономку, и литературного агента, и даже редактора. Но муза устала, – ухмыльнулась она тихо, – муза поняла, что крылья настолько малы, что не могут нести двоих, и, если она хочет остаться в живых, надо расставаться. Муза вдруг захотела, чтобы любили ее. Я нашла себя в работе, не хочу играть бабок на сцене. Кто играл Нину Заречную, кто играл чайку, тому больно играть Ирину Аркадину. Я решила уйти гордо и вот нашла себя в другом. А с Горьким мы по сей день друзья, и я очень тепло к нему отношусь, как к самому близкому человеку на свете.
– Ну, то, что ты большой начальник, я уже понял. Ты всегда крутилась вокруг вождей, помнится, Ленин называл тебя смешно – «товарищ Феномен».
– Ну, должность эта не такая уж и большая, насколько нужная, – перестав улыбаться, сказала Мария. – Мы здесь меняем наше «старье» на валюту, чтобы страна, которую сейчас хочет укусить каждый, выжила и после дала всем по зубам в ответ.
– Старье? – удивился такой формулировке Немирович-Данченко.
– Ну это я так называю, – махнула она рукой, – картины, иконы, золото, бриллианты. Представляешь, в прошлом году сторож в бывшем доме Юсуповых под лестницей нашел целый склад. Феликс, конечно, постарался, – засмеялась она, словно вспомнив что-то забавное, – кладкой закрыл свое состояние. Но русский человек любопытен до невозможности, от скуки углядел, что кладка у стены разная, а новая как раз как дверь выглядит, вот и позвонил кому надо. Наши-то, когда увидели все это, дар речи потеряли: семь сундуков лучших драгоценностей в мире. Там только серьги Марии Антуанетты и скрипка Страдивари чего стоят, не говоря уже обо всем остальном. Вот это я в том числе и продаю, дело это грязное и неблагодарное, но я понимаю, что родине нашей молодой все это очень необходимо.
