– А вот Максим не видел этого, хотя и сидел с вами за столом, – пожал плечами Женька.
– Ну, возможно, он выходил курить, – предположила Александра.
– Он не курит и никуда не отлучался из-за стола в тот вечер до момента, как Эльвира Альбертовна объявила о пропаже кортика, но это мелочи. Думаю, после следующего объявления, вы, скорее всего, измените свои показания.
– Итак, Леонид, вы попали сюда действительно совершенно случайно. Мои коллеги связались с институтом, где преподаете, и выяснили, что вы знатный ловелас. Простите, Александра, – он искренне извинился перед женщиной, ему было неприятно, что она все это узнает именно от него. – И сейчас у вас, Леонид, роман с красавицей Елизаветой Сиротиной.
– Что за чушь! – Яков вскочил и начал трясти в воздухе кулаками. – Сначала вы докапываетесь до моей жены, теперь до дочери.
– Успокойся, защитник, – сказала Серафима с издевкой, – твоя жена подложила под меня мужика, а потом торговала моими секретами, думаю, и доча тоже та еще. Яблоня от яблони недалеко падает. Ты лучше послушай человека и подумай, как малой кровью обойтись.
– Ты, ты, ты, – Яков теперь тряс кулаками над сестрой, – все из-за тебя, все из-за тебя, – и выбежал из ресторана. Один из матросов хотел рвануть за ним, но Женька дал отбой.
– Вот почему так? Сами себе испортили жизнь, одна в тюрьму не хотела сесть за содеянное, изворачивалась и врала, другая с преподом спит, а третий намеренно ничего не видит. Но виноваты у всех другие. Быть в танке легче, да, брат? – крикнула Серафима громко, видимо полагая, что Яков стоит за дверью. – Я не вижу, значит, этого и нет. Ведь если увидишь, то тогда надо как-то реагировать, предпринимать какие-то действия для решения проблемы. Зато кардинально меняет ситуацию то, что ты в танке. Виноват потом, конечно, всегда другой, тот, кто кормил, тот, кто работу давал и, по сути, кого все обманывали.
Тем временем, пока все внимание было привлечено к Якову и Серафиме, Ленчик встал и медленно пошел к единственному не перекрытому выходу – двери на кухню. Сделал он это так профессионально, что заметили это, лишь когда тот свалился через подставленную аниматором Герой подножку.
– Ну куда вы, Леонид? – устало сказал Женька. – Ведь я не договорил, нас перебили. Молодец, – похвалил он Германа и по-приятельски пожал парню руку, – быть тебе генералом, – на удивленный взгляд молодого человека пояснил: – Ну, в смысле генералом всех аниматоров, или как там у вас называется.
Ленчика вернули на место, и Женька продолжил. Казалось, он уже сильно устал от всего этого, и ему очень хотелось финала данного фильма.
– Так вот, ваша студентка Елизавета, предположу, за которой вы уже долго ухаживаете, сообщила вам, что едет на теплоходе. Скорее всего, намекнула, что будет одна в каюте, ну и так далее. Вы так долго уже ее добивались, что решили: спящая жена вам не помешает, ведь Александра постоянно пьет снотворное. Об этом мы знаем от нее лично, в тот вечер она неоднократно говорила Аделии о прекрасном снотворном и даже предлагала поделиться им. Вы уговорили супругу на променад на теплоходе вместе с ним. У вас не было времени придумывать причину для путешествия в одиночестве, слишком быстро развивались события. Сашенька, ведь Леонид вас уговорил поехать, я ни в чем не ошибся, в самый последний момент уговорил? – спросил Женька, перестав жалеть ее.
В конце концов, мы получаем только то, что хотим сами. Скорее всего, некрасивая Шура, как называл ее муж, сама была просто «в танке», как выразилась Серафима про брата, ничего не хотела знать.
Не получив по обыкновению ответа, Женька продолжил:
– Но вместо чудесного адюльтера на корабле, вы, Леонид, возвращаетесь в свой детский ад. Сначала очень испугались, сев с ней за один стол, но потом вы поняли, что она вас не узнала. Да, Леня, вы все были у нее на одно лицо, вы все для нее были лишь объектом ненависти. На самом деле, прочитав лишь часть рассказов ваших товарищей по несчастью, я тоже возненавидел эту женщину, но одно дело – ненавидеть, а другое – убить. Да, Леонид, было сложно?
– Она смеялась, – еле шевеля губами, сказал молодой человек. – Я хотел прийти и наговорить ей гадости, унизить ее, но ничего не получилось. Я понял, что она монстр. Когда я дождался того, что череда посетителей к ней иссякла, то постучался. Бабка решила, что я тоже за кортиком, и, гадко засмеявшись, стала называть цену, постоянно ее поднимая. Я не стал ее переубеждать, подошел и стал делать вид, что разглядываю оружие. Тогда она меня спросила, не знакомы ли мы. Я стал отрицать, сказал: «Вряд ли», и уже хотел уйти, как она, смеясь и тряся своими усами, стала говорить, что я ей напомнил одно ничтожество, которое воспитывалось у нее в детдоме. «Но это, конечно, не вы, – продолжала веселиться она, – тот дегенерат ссался в постель и даже иногда в штаны и сейчас, скорее всего, просит милостыню на паперти». Я должен был ее убить, – сказал он, ничуть не жалея, – я должен был убить зверя.
Он замолчал, не желая рассказывать подробности, а Женька за него продолжил:
– Понятно, и у вас состояние аффекта, да? В руках кортик, вы ударили ей в грудь и сломали набалдашник ручки, а оттуда посыпались камни. Где они, Леня? – спросил Евгений. – Нам всем это очень интересно.
– Я их выкинул в реку, – сказал Леонид. – Я не собирался ее грабить, они случайно вывалились, они были мне не нужны. Выйдя из каюты, я просто их выкинул в реку.
– Как ты мог! – закричал на него Джон. – Это было мое наследство, это мое, ты не смел их выкидывать! Я тридцать лет видел эти сны, я тридцать лет в них жил, а ты все испортил!
Никто не понял, о каких снах кричал американец, но Женьке все это уже было не интересно. Все ясно и просто. Гораздо интереснее сейчас были голубые глаза, что так пристально смотрели все это время на него, и он даже заставлял себя отвернуться, чтобы не сбиваться от их сияния.
Москва, 8 декабря 1953
Мария Федоровна Андреева
За окном бушевала вьюга, в Москве в этом году чересчур снежно, тротуары завалены сугробами, и пройти невозможно. Мария в свои восемьдесят пять лет была очень подвижна, но зима, гололед, и вот дети, пионеры, тимуровцы напросились помогать. Приходят раз в неделю, и в магазин сбегают, и полы помоют, и даже пыль с книг протрут, чудо-ребята. Ей же очень нравилось садиться после всех хлопот с ними за один стол и пить чай с сушками. Дети были настолько благодарными слушателями, что иногда Мария мысленно отправлялась в те времена, когда была обожаема и любима – публикой, мужчинами и режиссерами. Они словно помогали ей вновь оказаться в том времени, когда все было важно, когда революция шла бок о бок с любовью, а смерть – это было что-то далекое и невозможное.
И вот сейчас она с нетерпением выглядывала в окно, стараясь увидеть долгожданных гостей. Они показались из-за угла, согнувшись от сильного ветра, двое мальчиков. Она их знала, эти мальчишки уже бывали у нее раньше, и незнакомая ей до этого полная девочка.
– Здравствуйте, Мария Федоровна! – с порога прокричали мальчишки и, пока не сняли свои пальто, поинтересовались: – Может, в магазин сходить?
