– Ничего, – ответила не понимающая, что же все-таки происходит, дама, – я рада, что вы одумались.
– На будущее не соблазняйте данной красотой неокрепшие души, будьте милосердны, в конце концов, – погрозил пальцем Женька и, словно закончил все свои дела, развернулся на каблуках своих красивых, начищенных до блеска туфель гордо, ну, по крайней мере, он на это очень надеялся, и вышел из аэропорта. Все встало на свои места, у Женьки Бабушка по-прежнему главное в жизни – работа, и, видимо, иначе быть не может.
Он не слышал, как испуганная женщина, смяв и запихнув подальше красивую шляпу, сказала:
– Красота все-таки страшная сила. Как домой приедем, надо в церковь сходить, грех с души снять.
И не видел, как его неслучившаяся невеста долго смотрит ему вслед, словно решает: выиграла она или проиграла.
Глава 3. Родители – наше все
«Вот почему так, – думала Лиза, – сначала мы не можем жить без родителей, очень скучаем и плачем, когда расстаемся с ними, но, когда вырастаем, их общество начинает нас тяготить, уже хочется расстаться и по возможности надолго».
– Пап, ну что за тупость, почему я должна с вами ехать в это дурацкое путешествие? Я не хочу портить себе выходные. У меня куча планов в Москве, и я не собираюсь их тратить на скучное путешествие по реке и провинциальным городам. Даже если это юбилей твоей сестры тети Симы.
– Это не обсуждается, мы давно не проводили время вместе, – отец почему-то очень переживал, словно это действительно для него очень важно, – поэтому будь добра, удели эти три дня родителям. Мы не просим многого, всего одни выходные. Это теплоход премиум-класса, там будет не много народу, и обслуживание по высшему классу, тебе понравится. А провинциальные, как ты говоришь, города имеют столько всего интересного, что ты, поверь мне, будешь в полном восторге.
– Пап, мне не пять лет, чтобы на это вестись, что они там имеют, – психанула Лиза. – Музей мышей в городе Мышкин и музей русской водки в Угличе. Лет десять назад я бы прыгала от восторга, но я выросла, папа, мне девятнадцать, и тебе уже пора это заметить.
– Ты пойми, доченька, мы сто лет не собирались, я не могу и не хочу отказывать Симе в день ее юбилея, – видимо, он поставил себе задачу уговорить Елизавету, и было видно, что не отступится.
– Что вы все пресмыкаетесь перед этой Симой: и ты, и мама. Если вы работаете на нее, это не значит, что вы рабы этой самодурки, – не сдержалась Лиза.
– Доченька, ты не права, мы приглашены не потому, что мы работаем на нее, а потому, что мы родственники, и это надо ценить. Сима даже тебе дала приработку, пока ты учишься в институте, надо уметь быть благодарными. Это то, чем отличаются воспитанные люди от невоспитанных, зря ты так, – на полном серьезе расстроился отец.
– Ну хорошо, тогда можно было бы найти поприличнее место для встречи, чем суденышко, плывущее по реке, – Лиза закатила глаза от возмущения.
– Котенок, – Сергей Васильевич сел рядом с дочерью и взял ее за руку, – ты вновь ошибаешься, это судно премиум-класса. Там всего шестнадцать кают, и все они уровня «пять звезд».
Лиза сморщилась, услышав эту информацию, так, словно укусила лимон.
– Ну хорошо, четыре звезды, – сдался отец. – Солнышко, я редко тебя о чем-то прошу, но сейчас мне необходима твоя помощь. Я не могу тебе все рассказать, прости, но это очень важно. Сима заказала тебе отдельную каюту, и ты можешь просто провести выходные за чтением какой-нибудь новой книги или просмотром занимательного фильма, выходя только на совместный ужин, – отец уже не знал, чем ее купить.
В комнату вошла мама. Она, как всегда, не имела своего мнения и просто молча слушала ссору мужа и дочери. Чем старше становилась Лиза, тем все больше не понимала и не любила свою маму, как страшно бы это ни звучало. Женщина была словно безмолвное приложение своего мужа. В детстве девочке было жалко мать, словно она что-то знает такое, чего не знают другие, становясь загадочной и молчаливой принцессой. Когда же Лиза подросла, то уже не понимала, как отец, такой яркий и красивый мужчина, может жить с этой амебой, у которой был вовсе не загадочный ореол, а просто меланхоличный характер и скучный внутренний мир. Мать красила волосы в ярко-рыжий цвет, одевалась, словно ей восемьдесят, и, казалось, уже давно не интересовалась жизнью Лизы. Словно после достижения совершеннолетия дочь стала ей не интересна, а она сама, как мать, выполнила свою миссию и больше ей ничего не должна.
Мама словно всегда находилась в каком-то своем мире, не пуская туда ни мужа, ни дочь, но если быть до конца откровенными, то Лиза и не рвалась туда. Ей больше импонировал мир отца, яркий и насыщенный, со своим всегда твердым мнением и прекрасным чувством юмора. В свои девятнадцать девушка была почти уверена: у папы есть любовница, такая же яркая и интересная, как он.
Иногда Лизе казалось, что она помнит маму другой, живой и веселой. К ней приходили воспоминания, как мама крепко обнимала маленькую дочь и от переполнявших ее чувств кружила вокруг себя, как красивая и счастливая мама улыбалась и смеялась громче папы, а книги Лизе читала по ролям. Причем «Федорино горе» у нее получалось веселее всего, и Елизавета постоянно просила перечитать именно это стихотворение Чуковского. Но мама ни капельки не злилась, причем она в третий раз читала даже веселее, чем в первый, чем так смешила дочь. Но сейчас Лизе казалось, что это был всего лишь сон, счастливый сон, который она выдумала сама, и этого счастья с ней никогда не было, и мамы такой тоже никогда не было. А была вот такая, отстраненная и холодная, словно внутри у нее пусто.
– Ну хорошо, – сказала Лиза, – но ты, папа, будешь мне должен одно желание.
Когда удовлетворенный ответом дочери отец вышел из комнаты, Лиза написала в мессенджере сообщение: «Теплоход “Агата Кристи”, на этих выходных, вот и посмотрим, на что ты готов ради меня».
Сон II
Москва, осень 1902 года
Он был счастлив, в первый раз в жизни его душа была наполнена любовью сполна, и Савва Морозов купался в этом как мальчишка. Даже когда он, человек, родившийся в старообрядческой семье, женился на разведенной женщине, наперекор матери, счастья это ему не принесло. Как не принесло счастья рождение, в общем-то, любимых детей. Савва все равно чувствовал себя одиноким, и это щемящее чувство грызло его постоянно, вызывая приступы меланхолии и депрессии. Но после встречи с актрисой Марией Андреевой весь его мир наполнился тем, чего ему так не хватало, – любовью.
Жена слышала сплетни о его увлечении, но молчала, зная характер мужа. Помнила, как он не послушал никого, когда женился на ней самой, как переступил через устои семьи, понимала: не отступит и сейчас. Боялась, что, если она подтолкнет своим возмущением мужа, он пойдет и на любой самый неприглядный для общества поступок.
Глупая курица, Савва давно бы уже ушел к этой невероятной женщине, просто та этого не хотела сама. Она, как жар-птица, пленила его своей красотой и талантом, но не давалась в руки. Это понятно, такие женщины не должны никому принадлежать. Женщины-жар-птицы – это мечта, ради которой мужчины ломают свои судьбы, но так и не достигают цели. Женщины-амазонки, которыми можно лишь восхищаться и которым нужно поклоняться. Ради нее предприниматель и меценат, один из самых богатых людей страны, готов был на все: развестись, жениться, луну с неба достать. Да что там, спонсировать идеи марксизма, которыми эта невероятная женщина была просто восхищена и даже несколько болела ими. Ради нее он был готов на все.
