– Вы тянете время, – сообщаю, и Егор Витальевич, кивнув, переводит на меня взгляд.
– У нас в клинике произошло небольшое ЧП, – переходит к сути, и голос опасно трескается, вот-вот сорвётся на писк. – Только из-за большого уважения к вашей семье мы не вызвали полицию.
Егор Витальевич откашливается и, закрыв папку, складывает поверх неё руки.
– Вы один из наших главных спонсоров, потому я, скажем так, попрал правила и решил для начала переговорить с вами. Всё-таки случай нетипичный, мы с таким до этого не сталкивались.
– Егор Витальевич, я вас слишком уважаю для того, чтобы прямо здесь устроить некрасивый скандал. Или вы говорите чётко и ясно, или я за себя не ручаюсь.
– Да-да, – поспешно взмахивает руками и начинает сначала: – Юлия Евгеньевна пыталась проникнуть в мой кабинет и украсть вот это.
Он протягивает мне папку, а я пару мгновений ошалело смотрю на неё.
– Вернее, проникла. Просто украсть ничего не успела.
Смахивая на идиота, я таращусь на папку в его руке, а в голове гудит тревожная сирена.
– Это её история болезни, – поясняет, ожидая от меня какой-то реакции, но я, честное слово, вообще ничего не понимаю.
– А зачем ей это было нужно? – удивляюсь, окончательно превращаясь в идиота.
Савинов дёргает плечом, мол, понятия не имею. И продолжает, а папка немного дрожит в его руках:
– Естественно, у нас всё продублировано в электронном виде, технический прогресс как-никак. Возможно, если бы мой коллега вовремя не вошёл, она бы и до компьютера добралась, но нашли её здесь, – обводит рукой кабинет, – и в этот момент она пыталась уничтожить бумаги.
«Она»… Савинов намеренно не называет мою жену по имени, словно ему проще говорить о Юле, как о незнакомом человеке.
Савинов ещё что-то говорит, но я его не слышу. Вернее, слова улавливаю, но они пролетают мимо сознания. Сейчас в моей голове тысяча мыслей, и ни с одной не могу толком справиться.
Юля? Пробралась в кабинет и рвала в клочки историю болезни? Да ну, ересь какая-то. Бред! Но врач так смотрит на меня, и я по глазам его вижу: не врёт.
В моём положении и статусе есть один неоспоримый плюс: со мной давно уже никто не шутит. Розыгрыши, тупые приколы – всё это осталось в далёком прошлом. И у меня нет ни единого повода не верить в слова Савинова, и от этого особенно тошно.
Я откидываюсь на спинку кресла – весьма удобного кстати, – но из-за чудовищного напряжения сводит все мышцы. Пользуясь тем, что нас с Савиновым разделяет широкое деревянное полотно стола, я бью себя по бедру кулаком. Егор Витальевич не заметит, а мне станет проще.
– Вот, посмотрите, можно сразу на пятый лист, минуя прочие, – врывается в хаос моих мыслей голос Савинова. Егор Витальевич тычет в меня уголком синей папки, внимательно на меня глядя. – Мы провели внутреннее расследование, пока ожидали вашего приезда. Но так и не поняли, что так сильно встревожило Юлию Евгеньевну. Может быть, вам что-то странным покажется? Всё-таки вы её муж, больше нашего понимаете.
Надо посмотреть в историю болезни, напоминаю себе. Нужно понять, за каким чёртом Юля пошла на это. А потом, когда всё встанет на места и в голове хоть немного прояснится, пойти в палату к этой чёртовой дуре, окончательно слетевшей с катушек, и…
Что «и», Дима? Ударить её? Тряхнуть так, чтобы шейные позвонки разлетелись? Наорать, пугая случайных свидетелей? Опозорить её и себя ещё сильнее?
– Она чем-то серьёзно больна? – спрашиваю, в упор глядя на Савинова. Ловлю даже малейшие оттенки эмоций на его лице, но Егор Витальевич лишь качает головой.
– Ну… если вы имеете в виду онкологию или психические расстройства, что-то смертельно опасное, то нет, – он как-то неловко ёрзает в своём по истине роскошном кресле и отводит взгляд.
Всего на долю секунды, но мне хватает, чтобы выхватить наконец сраную папку и вгрызться всем своим сознанием в каждую написанную там букву.
– Вы же помните, её на скорой привезли…
– Да, я там тоже был.
Так, дата рождения, домашний адрес, прочее-прочее – пока ничего интересного.
– Юлия Евгеньевна была… не в самом лучшем состоянии. Помимо травмы…
– Да говорите прямо, бог с вами! Пьяной она в дым была, – отмахиваюсь свободной от папки рукой, а глаза судорожно бегают по строчкам.
– Несомненно, – чуть слышно вздыхает Савинов. – Мы рекомендовали Юлии Евгеньевне обратиться к узкому специалисту, но она находится в стадии жёсткого отрицания.
– Если вы думаете, что удивите меня сейчас, то нет. Я много лет пытаюсь побороть это отрицание, – криво усмехаюсь. – Ничего не помогает.
– Алкоголизм – тяжёлое заболевание, которое зачастую не поддаётся полному излечению. Тем более невозможным становится исцеление, когда пациент не желает принимать помощь.
Савинов ещё долго засыпал меня прописными истинами, которые у меня за годы жизни с алкоголиком навязли в зубах, но я взмахиваю рукой и переворачиваю листы, в поисках того самого, загадочного пятого.
– Ситуация нестандартная, повторяю… Но вы, как отец, должны понимать, что алкоголь пагубно влияет на плод, – произносит самые странные слова в моей жизни.
– Чей отец? – таращусь на врача, а он хлопает светлыми ресницами. Густо краснеет, как барышня. – Вы что несёте?
Я отбрасываю папку, она со свистом пролетает через весь кабинет. Рывком перемахиваю через стол, документы падают на пол, но у меня перед глазами чёрная пелена. Савинов ойкнуть не успевает, сгребаю в кулак белый халат, он трещит по швам, но меня накрыло такой яростью, что я не могу ничего с этим поделать.
– Я влил такие бабки в твою вшивую больничку, чтобы ты из меня идиота делал? Ты что устроил? Какой я млять отец?!
Встряхиваю ошалевшего от моего напора Савинова с такой силой, что его отбрасывает назад, он приземляется в кресло, громко крякнув, а у меня в руке остаётся кусок его халата. Воротник, кажется.
– Дмитрий Николаевич, держите себя в руках! – визг его режет по ушам.
Я смотрю на свой кулак, а белоснежная ткань превращается в красную тряпку для быка. Выбросить, избавиться! Но руку заклинило, а пальцы будто бы приросли к ладони.
– Держу, – я бы усмехнулся, но вместо лица у меня ледяная маска. Ни единым мускулом пошевелить не могу. Накатывает опасное спокойствие. Очень опасное, потому что в таком состоянии я способен совершать самые страшные глупости.
Юлиных обидчиков тогда, много лет назад, я убил именно в таком состоянии.
От кровопролития меня удерживает то, что Савинов – невиновный человек. Просто в эту минуту я способен на многое. И от этого страшно даже мне.
Каких мне трудов стоит успокоиться? Не знаю. Оперевшись кулаками на стол, я пытаюсь привести в порядок дыхание, но сердце стучит так громко, что больно рёбрам.
