– В смысле если он не страдает никаким расщеплением личности, а просто убийца, – язвительно возразил Соболев. – Давай все же сверхъестественную лабуду оставим этому чудику из ИИН.
– Ты же сам спорил с этой версией, – напомнил Велесов, усмехнувшись.
– А теперь гадаю, не водит ли он нас за нос. Он неглупый мужик. К тому же со средствами и возможностями. Так что…
– Нам в любом случае нельзя списывать эти место и легенду со счетов, – вернулся к прежней мысли Велесов, снова утыкаясь в бумаги. – Во-первых, нас уже пытались сбить с толку убийством, совершенным раньше срока. Но теперь убийца понимает, что второй раз этот номер не пройдет, поэтому может пытаться сбить нас с толку иначе. Во-вторых, убийца мог быть здесь, готовить преступление, а этот парень просто попался ему под руку…
– Нет, не вяжется, – покачал головой Соболев. – Если это тот парень, то он был здесь еще на той неделе. Может быть, тогда он что-то и видел, но пропал только в воскресенье. Причем при весьма загадочных обстоятельствах.
– Так вот надо проверить, тот ли это парень, что он делал тут на той неделе, что мог увидеть и как именно пропал.
– Еще поучи меня, – хмыкнул Соболев, раздраженно качая головой и делая последнюю глубокую затяжку.
– Я знаю, что всегда могу положиться на твой профессионализм, – улыбнулся Велесов, не отрываясь от писанины. – Только не отмахивайся от фактов, какой бы лабудой они тебе ни казались.
– Это еще что значит?
Велесов вздохнул, посмотрел на него исподлобья и наконец тихо заметил:
– Это ведь может быть и городская легенда в действии. Там, если я правильно понял, что-то про черную дверь и про то, что призрачный убийца может настичь тебя где угодно.
– То есть ты действительно готов поверить в то, что этот парень попал сюда прямо через кладовку в своей прихожей? – нарочито возмущенно уточнил Соболев.
С возмущением даже немного переборщил и сам это понял: прозвучало довольно неестественно. Теперь Велесов мог догадаться, что он и сам не может выкинуть такую вероятность из головы. Абсолютно все внутри сопротивлялось ей, но какой-то тоненький голосок так и подзуживал: «Но кукла ведь тогда повернула голову…»
– Можно вопрос, Михаил Петрович? – Соболев поторопился сменить тему, пока следователь не развил предыдущую.
– Разве я когда-нибудь запрещал их задавать?
– Ты с самого начала готов был поверить в любую ересь. Ребят вон этих из института странного притащил… Ты ж вроде так-то адекватный мужик, не барышня впечатлительная, которая по гадалкам и магам ходит. Так почему?
– Но ты же тоже почти готов поверить, не так ли? – Велесов серьезно посмотрел на него. – Мне кажется, в чудовище на дне того колодца ты на какое-то время даже поверил.
Соболев сглотнул и машинально снова потянулся к пачке сигарет, но на полпути передумал.
– Да я за последние месяцы такого навидался, что уже не знаю, во что верить, – проворчал он.
– А я еще в детстве кое-что видел, – тихо признался Велесов. – Правда, чем больше времени проходит, тем больше сомнений появляется.
– И что же такое ты видел?
Велесов помолчал, внимательно разглядывая шариковую ручку, которую нервно крутил в пальцах.
– Меня в детстве летом вывозили в деревню к бабушке с дедушкой. Обычное дело, здесь недалеко, в общем-то. Последний раз я туда ездил, когда мне лет одиннадцать было. Так вот у нас там тоже была своя городская легенда. Ну… Или правильнее сказать – деревенская. В общем, была у нас своя утопленница. Что именно с ней случилось, я теперь уже не помню. То ли она от несчастной любви утопилась, то ли ее ревнивый любовник утопил… Неважно. Думаю, версии разные были, смотря кто и кому рассказывал. Когда я был совсем маленьким, бабка меня ею пугала, чтобы я на озеро один не бегал, а только под присмотром.
– Дай угадаю: утопленница тебя однажды за ногу схватила, и ты воды наглотался, чуть не утонул?
– Да нет, другая история приключилась. На ночь бабушка с дедушкой всегда плотно все окна занавешивали. Я как-то спросил зачем, но внятного ответа не получил. Только потом узнал, что в деревне все так делали. Якобы иногда по ночам утопленница та по улицам ходила. Ходила-бродила да в окна стучала, пыталась заглянуть. От нее и закрывались. Потому что, если ей в какой-то дом заглянуть удастся, к утру в нем кто-нибудь умрет.
– Только не говори, что ты ее видел, ты ведь жив, – хмыкнул Соболев с сомнением.
– А я и не сказал, что умрет тот, кто ее увидит, – серьезно возразил Велесов. – В ту ночь я проснулся от стука в окно. Сначала он был таким тихим, далеким. Видимо, стучали в окно с другой стороны дома. Потом стук стал приближаться, пока наконец кто-то не постучался ко мне. Я сначала испугался, а потом мне стало любопытно: кто это стучит. Подробностей про бродящую по деревне утопленницу я тогда не знал, поэтому когда стук повторился в третий раз, все-таки вылез из-под одеяла и отдернул занавеску.
Велесов замолчал, и Соболев с удивлением отметил, как он тяжело сглотнул, как побледнело его лицо. Даже сейчас, целую жизнь спустя, следователь испытывал ужас, вспоминая ту ночь.
– Она стояла передо мной в каких-то лохмотьях. Со всклокоченными черными волосами, безумными темными глазами на сером лице. Смотрела прямо на меня, кривила рот, скалила зубы. Потом потянула ко мне руки и стала скрести ногтями по стеклу. Я заорал так, как не орал, наверное, ни до, ни после в своей жизни. Бабушка с дедушкой проснулись, прибежали, оттащили меня от окна, задернули занавески, начали успокаивать. Бабушка пыталась убедить, что мне просто приснился страшный сон, но я видел, как дедушка крестит окно в моей комнате. К утру он умер.
Велесов снова замолчал и вздохнул, а Соболев с удивлением почувствовал, как в груди что-то неприятно похолодело, и разозлился на себя. Мало ли что там показалось впечатлительному ребенку! Воспоминания Велесова могут путаться: у него мог сначала умереть дед, а потом присниться страшный сон…
– Это был не сон, – уверенно заявил следователь, словно споря с его мыслями. – Я помню все очень отчетливо. Уже когда готовились к похоронам, ребята мне рассказали подробности местной байки, которых я не знал. Я, конечно, рассказал родителям. Те сначала тоже пытались убедить меня, что мне все приснилось, но я стоял на своем и отказывался спать один. В конце концов папа сказал, что я видел той ночью перебравшую соседку. Была в деревне такая одна. Обычно дома напивалась, а тут якобы ее гулять потянуло, а потом она по пьяни заблудилась, вот и ломилась в наш дом. А все остальное – просто совпадение. Я поверил, но в деревню больше не ездил. Меня туда больше и не отправляли.
– Видишь, всему можно найти рациональное объяснение, – с нотками облегчения прокомментировал Соболев. – И лишь когда их не получается найти, возникают всякие байки. Но это не значит, что рационального объяснения нет.
– Может быть, – кивнул Велесов. – А может быть, мы просто склонны натягивать сову на глобус, лишь бы найти такое объяснение. Иногда нам это удается, иногда нет. Я до сих пор не знаю, что на самом деле произошло той ночью. Иногда тянет поехать, пожить в той деревне, понаблюдать. Дом-то у нас остался. Его не продать сейчас, но им никто не пользуется.
