Сон сняло, как рукой, когда он отпер и увидел за порогом Верею: зарёванную, грязную, с растрепавшейся косой, в изодранном, замаранном сарафане, в синяках и крови.
— Ох, — только и смог сказать Лесьяр, выпучив от удивления глаза.
— Лесь, — слабым голосом произнесла девушка. — Пропала я.
— Что с тобою приключилось? — подмастерье кузнеца вдруг нахмурился, однако, так и продолжал стоять на пороге. Девушку внутрь он не звал. Да и говорил почти шёпотом. И явно боялся, что кто-то их услышит и проснётся в доме наверху. — Я как вернулся, узнал, что сваты всё ж именно к тебе собирались. А сюда ты как попала посреди ночи?
Она кивнула, пошатываясь от слабости и боли. Скривилась. Ухватилась рукою за дверной косяк возле плеча Лесьяра, отчего тот чуть посторонился, как от прокажённой.
— Отец сватам согласие дал, — девушка ощутила на щеках новые горючие слёзы. — А я сказала, не пойду за него. И к тебе побежала. А по дороге… по дороге…
— Тише ты, не шуми так, — Лесьяр подался к ней. Он разглядывал её будто впервые видел. — Всю деревню разбудишь.
— Лесь, — зашептала Верея, схватив его за рукав. — Я по пути сюда на Креслава наткнулась. А он… Он сказал, что я и так теперь его… И силой взял.
Лицо юноши сделалось каменным сразу, как до него дошёл смысл сказанного. Жуткий вид Вереи стал понятным и вполне объяснимым.
— Чего же ко мне пришла? — сухо произнёс он. — Оставалась бы с мужем своим новым да богатым. Ублажала его.
Девушка открыла было рот, но ни звука проронить не могла. Точно ушам своим не верила.
— Лесь, ты что? — наконец, выдавила она. — Ты что говоришь? Я же не хотела. Зачем он мне, этот Креслав? Я тебя люблю. Он снасильничал там, в лесу, а я его острой веткой в глаз ткнула и… Ох, — девушка тряхнула Лесьяра за рукав и с ужасом выдавила: — Он так кричал. Я же, наверное, его этой веткою…
— Убила? — юноша взволнованно облизал губы.
Он выглянул из своего жилища, чтобы убедиться, что их никто не слышал.
— Я не знаю, — честно призналась Верея, а потом с отчаянием промолвила: — Давай убежим? Пожалуйста. Что будет со мною, когда все проведают?
— Почём мне знать, что будет? — Лесьяр снял её руку со своего рукава. — Это ты его убила. Или покалечила. Тебе и отвечать. Я тут причём? С такими, как Креслав, я связываться не желаю.
— Лесь. Как же так? — она часто заморгала. — Я же ведь к тебе шла. Мы же…
— Уходи, Верейка, — он оттолкнул её прочь от своего порога, возвращая изломанную, одинокую душу обратно в чернильную ночь. — Мне чужие беды не нужны. Моя жизнь только налаживаться начала. Уходи.
— Какие же чужие? — губы девушки задрожали. — Лесь. Умоляю. Не говори такие вещи.
— Иди домой, отцу расскажи. Авось, придумает, как тебя выручить, — жёстче добавил Лесьяр.
А потом дверь перед лицом девушки закрылась. Так сгинула её надежда получить помощь и заветную любовь, пред которой преград не бывает лишь в баснях.
Верея, как во сне, протянула испещрённую ссадинами ладонь. Медленно коснулась кончиками пальцев дерева пред собой. Выдохнула судорожно, точно душу испустить хотела. Кажется, смысл отцовских слов дошёл до неё только теперь, потому что она едва слышно вдруг пролепетала осипшим голосом:
— Трус и лентяй.
А потом она развернулась. Прижала руки к животу, где огнём горело нутро. И побрела, пошатываясь, в сторону леса.
Верея брела вроде как в сторону отчего дома… а вроде как и просто брела, не разбирая дороги. Мысли её путались, отражались на опустошённом лике. Она то начинала громко рыдать в голос, то затихала в безмолвии, то жалобно скулила. Что творилось в голове её, понять было сложно. Ясно, что ничего путного.
По дороге она не пошла. Боялась наткнуться на раненого или мёртвого Креслава. Сделала крюк через чащобу, забирая всё дальше от тракта. Лес вокруг густел. В траве стрекотали насекомые. Над головой с шорохом маленькими тенями носились летучие мыши. Протяжно скрипели деревья вокруг. Но ни одна тварь лесная не смела приблизиться к девушке, несмотря на исходящий от неё острый запах крови.
Какая-то сила влекла её вперёд, отгоняя прочь любую иную.
Вот мелькнула в подлеске алая мухоморная шляпка маленького духа ауки, коих полно было в этих лесах. Но ни звука не проронило существо. Глянуло большими глазками, да и скрылось за трухлявым пнём.
Вот молодая лисица замерла у корней раскидистого дуба, пригнув голову к земле. И не шелохнулось, пока девушка не прошла мимо неё.
Много их было здесь, живых и не очень обитателей. Ни на кого не взглянула Верея. Боль и отчаяние застили ей глаза.
Она и сама не поняла, как вышла к маленькому озерцу средь плакучих ив и дрожащих осинок. На его масляно-чёрной поверхности серебрился дорожкой лунный свет. Тут и там цвели нежные белые лилии. Мягкий мох устилал пружинистые кочки под ногами. А вдоль берега шелестели побеги рогоза. Здесь было тихо и так хорошо, что уходить не хотелось.
Девушка добрела до открытого места на бережке у самой воды, без сил села наземь и заплакала. Сквозь горькие слёзы звала она богов, моля о помощи, но на её зов явилась нечисть.
Шесть макушек показались над водой, вынырнув на поверхность. То ли женские, то ли рыбьи глаза с интересом уставились на девицу на берегу. Длинные, зеленоватые волосы тёмными нитями расплылись в воде вокруг них. Нечисть переглядывалась в нерешительности. Но спустя некоторое время осмелела. Приблизилась к Верее, высовываясь из озера всё больше. Как показались их носы, они тотчас учуяли кровь. Раздули ноздри. Но не напали. Лишь вновь переглянулись, будто решая что-то промеж собою без слов.
Совершенно голая, белая, как снег, девица на четвереньках выползла на берег и села у ног Вереи. Головой потёрлась о её ногу. Прижалась щекой.
Другая выползла следом. Обошла девушку кругом. Её длинные пальцы с нежностью коснулись растрёпанных волос. Погладили девушку с жалостью. Но прикосновение было ледяным, как у трупа.
Третья выбралась на берег и села возле Вереи, заглянув ей в лицо. Приоткрыла губы, под которыми скрывались иглы зубов. Трое прочих устроились на отмели. Замерли и принялись ждать, когда придёт их час.
То были русалки. Верея признала их. И поняла, чего именно они хотят от неё. Только русалки не пели дурманящих песен. Не заманивали её в озеро. Просто глядели с сочувствием.
— Кто тебя обидел, сестрица? — наконец, спросила третья.
— Мужчина, знамо дело, — первая принюхалась с отвращением.
— Да не один он, — прошептала вторая, гладившая девушку по голове. — А трое сразу да по очереди. Один продал. Второй поглумился. Третий предал.
— Бедное дитя, — произнесли в унисон те, что остались в воде.
Их певучие голоса звучали, как шелест камыша на ветру.
