Но на мою беду мне нужно было дальше. И я даже точно мог сказать, куда именно.
В отдалении возвышалось раскидистое дерево, чёрное и опалённое. А на нём преспокойно спала та самая огнептица, которая пыталась сжечь Старый Вымол. Только пламень на её теле утих и теперь едва колыхался на рубиновых перьях с золотым отливом. Красавица! Глаз не оторвать! Убивать жаль так, что сердце щемит. Да делать нечего. Или она или селяне.
Я принялся нехотя оглядываться по сторонам в поисках способа подобраться к ней поближе и вовремя заметил шевеление по правую руку от нас.
Оттуда, где камыш сходился особенно плотно, к нам с Котом ползли две кикиморы.
— Глянь-ка, гости у нас, — мурлыкнул варгин. — А с чего бы только две? Остальные где, голубушки? В таком местечке дивном их должна быть дюжина, не меньше.
Я кивнул. Значит, поблизости ещё есть. Ждут своей очереди.
Кикиморы явились ко мне в образе утопленниц, весьма синюшных, но красивых голых девиц, в чьих телах проросла трава и мелкие бледно-жёлтые цветы. Они не заманивали меня, не пытались очаровать. Видать, смекнули, кто я такой. Но обе девицы глядели с неприкрытой злобой. Пытались прогнать меня, значит. Связываться не хотели, но и терпеть на своём болоте не желали.
— Извиняйте, барышни, — я положил руку на рукоять меча и медленно потянул его из ножен. — Но у меня дело к вашей пернатой подруженьке. Уйти не могу никак.
Блеснула зачарованная сталь. А варгин перекатился, принимая настоящий размер.
И тотчас кикиморы преобразились, явив свои истинные обличия. Голубоватая кожа сделалась бугристой и склизкой, как шляпка гриба, налилась угольным цветом. Конечности тварей вытянулись, а из пальцев выросли когти. С шипением распахнулись зубастые, упыриные пасти, в которых прятались лягушачьи языки. А глаза из человечьих вмиг превратились в злые щучьи зенки. Кикиморы зарычали. Но напали не эти две твари, как я и предполагал, а другие.
Как и сказал мой друг, их было не меньше дюжины. И кинулись они на нас со всех сторон. Я успел отрубить руку одной, выпустить кишки второй и снести голову третьей, пока Кот сцепился с четвёртой в зарослях камыша. Краем глаза я успел заметить, как в чёрных водах появляются всё новые и новые головы плывущих к нам кикимор, но даже выругаться не успел.
— Довольно! — прогремел над трясиной зычный мужской голос. — Брысь, стервы!
И твари с визгом кинулись в воду, утаскивая за собой поверженных сестёр. Даже отрубленную голову захватили. Только мы их с Котом и видели.
— Ловчий! — новый выкрик резанул по ушам. — Зачем пожаловал в мой дом с оружием?!
Я поудобнее перехватил меч, оборачиваясь к говорящему.
Властитель болота возвышался над водою по пояс в шагах десяти от меня. Толстый, безобразный Болотник, больше напоминавший жабу, нежели человека, глядел на меня с ненавистью. Горбатый, красноглазый, с тонкими длинными патлами зелёных волос, усыпанный чирьями и бородавками от жизни в гнилой воде, он пах трясиной. Он сам и был трясиной во плоти. Её сердцем и мощью. В его перепончатых пальцах таилась власть, какой владел не каждый Леший. Среди моих собратьев по ремеслу ходило поверье, чем больше и старше болото, тем сильнее его владыка. И всё же убить его зачарованным мечом было можно, как и любую нечисть. И Болотник это всяко понимал, потому и не приближался.
— Я, хозяин, по делу пришёл. Твои девочки первые напали, — я усмехнулся. — Невоспитанные они у тебя.
Вышел из камышей Кот. Ленивой походкой приблизился. Вклинился между нами, готовый защищать меня хоть от кикимор, хоть от болотников, а хоть и от самого Велеса, ежели потребуется.
Хозяин топей с презрением скривился.
— Незачем их было убивать. Они кикиморы, а не голубки ручные, — Болотник поскрёб грузный живот пятернёй. — Да они и не на всех нападают. А только на тех, кто душою чёрен. Иль опасен для них.
— С чего бы такое благородство для нежити? — я опустил меч, уткнув его остриём в мягкую кочку пред собой, но рукояти так и не выпустил.
Тем временем от моего внимания не укрылось, как три кикиморы всё же высунулись из воды подле него. Ещё пятеро всплыли в отдалении. Готовились своего хозяина защищать, если потребуется. Поэтому я был уверен, что поблизости есть и другие. Несмотря на его приказ убираться с глаз долой.
Одна из кикимор подплыла к Болотнику и уткнулась щекой в его рыхлое, бородавчатое пузо. Прикрыла глаза с довольным видом, когда его перепончатые пальцы погладили её по голове.
— Благородство — игра людская, — отвечал Болотник, оглаживая склизкую кикимору, как домашнюю кошку. — А нам боги завещали Равновесие держать. Вся старшая нежить должна про это помнить. Ежели рассудок последний не растеряла, как некоторые.
В памяти моей тотчас всплыла история с Ладой и Лешим.
— Сталкивался я с одной чародейкой, — задумчиво признался я. — Так она расследовала причины того, отчего некоторая нежить вдруг делается злой и безудержной. Быть может ты, хозяин, знаешь, кто за этим стоит и Равновесие нарушает?
Я мельком глянул на Жар-птицу, но та по-прежнему спала на дереве посреди топи. Будто наши крики и бой нисколько её не волновали.
Болотник же медленно кивнул и ответил на мой вопрос без увёрток:
— Вий.
Мария. Глава 4
Ухнуло в вышине. Словно громовой раскат родился за серыми, осенними тучами.
Частая рябь немедля прошлась по водной глади.
Гулким, предостерегающим эхом разнеслось имя властителя мира мёртвых.
Зашипели кикиморы с возмущением. Попрятались в родное болото, оставив нас с хозяином. Болотник, впрочем, и сам испугался не на шутку, что так легко сболтнул Ловчему столь большой секрет. Думал и сам уж удрать в трясину, да я окликнул его:
— Хозяин, стой! Помоги мне, ежели правда за Равновесие так радеешь.
— Пришёл девочек моих убивать, а сам помощи просит, — проворчал Болотник.
— Да говорю же, девочки твои первые напали, — заверил я, кладя одну руку на сердце, а другой продолжая удерживать меч лезвием вниз. — Я за ней явился, честь по чести скажу, раз уж и ты со мной открыт, — кивнул в сторону спящей огнептицы, и Болотник проследил за моим взглядом.
— А Мария тебе на что? — он прищурил жабьи глаза. — Убить собрался?
— Хочу сперва узнать, можно ли её расколдовать, — я поковырял мечом кочку перед собой, вспарывая мшистое тело, пронизанное подгнившими травяными корнями. — Она на деревню нападает. Люди страшатся, что сожжёт дотла.
Болотник булькнул с негодованием.
— Сами угробили, а теперь страшатся, — проворчал он. — Что ты знаешь про Марию, Ловчий?
— Знаю, что её бабы на этом самом месте, где я стою, избили до полусмерти, а девочки твои дело довершили. А потом она в огнептицу переродилась, — я говорил, а сам внимательно следил за реакцией Болотника, но он не разозлился, а напротив, будто бы даже обмяк, оседая в воде по грудь.
