Когда Тимур выбежал из комнаты, я ещё пару минут сидела в полной прострации, не в силах даже встать с кресла. А потом почувствовала, как внутри, под ребрами появилась дрожь. Она ползла вверх, становилась сильнее, крупнее. А когда добралась до горла, меня уже колотило как в лихорадке. Из глаз снова хлынули слезы, горькие, безудержные, хоть я и так всю ночь проревела в подушку. Но сейчас это был не просто плач, со мной, наверное, впервые в жизни случилась настоящая истерика.
Я рыдала в голос, захлебывалась и не могла остановиться. Если бы Тимур вернулся, если бы застал меня такой, я бы уже не смогла продолжать врать ему. В таком состоянии я бы вывалила всю правду, и будь что будет. Но он не вернулся...
Не знаю, сколько прошло времени — может, час, может, больше, но потом я постепенно успокоилась. Слезы высохли, и накатила апатия. Не хотелось ничего — ни шевелиться, ни думать, ни чувствовать. Я будто впала в отупляющий анабиоз. Но пора было уходить, и я всё-таки поднялась, взяла рюкзак.
В коридоре оглянулась на его комнату. Там он сейчас? Что делает? Впрочем, меня это больше не должно касаться. Я выполнила то, что велел его отец, растоптала и уничтожила всё, что было между нами, и теперь назад дороги уже нет.
Я спустилась в холл, чувствуя себя ещё более неуютно, чем прежде. Здесь, в такой роскоши, мне и раньше было не по себе, а после того, как Сергей Михайлович ясно дал понять, насколько я не достойна его сына, ощущала себя как нищенка во дворце, пусть даже бедностью он меня и не попрекал.
Проходя мимо его кабинета, я непроизвольно содрогнулась.
— Уходите? — вышел из своей каморки охранник. Влад, кажется.
Я кивнула, надеясь, что он не станет меня обыскивать. Мало ли какие распоряжения дал ему отец Тимура. Вдруг он решил, что я могу что-нибудь украсть.
«Не надо, прошу», — мысленно взмолилась я, глядя, как он направляется ко мне. Ещё одного унижения я просто не выдержу.
Но Влад, приблизившись, просто открыл передо мной входную дверь, а затем следом вышел на крыльцо. Держался он обычно, будто и не в курсе происходящего.
— Тимуру что-нибудь передать, когда вернется? — спросил он, закуривая.
— А Тимур куда-то ушел? — обернулась я.
— Ну да. Вылетел как ошпаренный, сел в старый хозяйский BMW и уехал.
С минуту я стояла столбом и в оцепенении смотрела на охранника. Он озадачился.
— Что такое?
Я покачала головой.
— Да нет, ничего… просто…
Я не могла передать словами внезапно охватившее меня ощущение. Тревога, страх, дурное предчувствие или всё вместе, не знаю. Но я шагу не могла сделать. Этот страх тяжёлым ледяным камнем осел в животе, и холод от него струился вдоль позвоночника вверх, как скользкая змея.
Может, я зря паникую? Неделю назад, когда Тимур вот так же умчался среди ночи на мотоцикле, я тоже сходила с ума, но ничего же не произошло.
Но сейчас он в таком состоянии! И сел за руль… Господи, пожалуйста, пусть с ним ничего не случится! Я никогда себе не прощу, если он пострадает из-за меня…
Я снова беспомощно оглянулась на Влада. Что делать? Ну а что тут сделаешь? Куда Тимур уехал — неизвестно…
— А можно я из холла позвоню ему на сотовый?
Влад пожал плечами, мол, ради бога.
Я вернулась, набрала по памяти номер Тимура, но услышала механическое «абонент недоступен». Сразу окатило новой волной страха. В общем-то, пока безотчётного, но такого острого, что просто так не отмахнуться.
Из кухни вышла Антонина. Называть ее, пожилую женщину, Тоней, как все они, у меня язык не поворачивался.
— Мариночка, а ты куда собралась? А обед как же? Я столько всего наготовила и стол уже накрыла!
Она принялась перечислять блюда, но я не слышала, точнее, не внимала её словам. Просто смотрела на неё невидящим взором, пытаясь сообразить, что делать, куда бежать, кого призвать на помощь. Но как ни силилась, ничего не могла придумать. Может, я всё-таки зря себя накручиваю и впадаю в панику, пыталась я успокоиться.
— Ну так что? Останься хотя бы поесть, — уговаривала меня Антонина. — И Сергей Михайлович вот-вот приедет на обед, он обещал. И вы все вместе…
Я воззрилась на неё уже более осмысленно, выходя наконец из ступора. Сергей Михайлович вот-вот приедет? Нет уж. Его я видеть не хочу вообще никогда в жизни.
— Я бы с радостью, — выдавила я из себя. — Но не могу… мне нужно скорее…
И я торопливо вышла, не закончив фразу.
Уже в городе я ещё несколько раз звонила из таксофона Тимуру, но его сотовый по-прежнему оставался выключен. Домой к нему тоже звонила, но сначала взяла трубку Антонина, сказала лишь, что Тимур не возвращался. Затем я услышала голос Сергея Михайловича:
— Кто звонит?
— Марина, — ответила Антонина.
— Что ей надо? Дай-ка сюда.
Захотелось сразу же повесить трубку, но это было бы несерьёзно.
— Ты зачем сюда названиваешь? — рявкнул он. — По-моему, мы обо всем договорились. Или тебе что-то непонятно из моих слов?
— Я просто хотела узнать, как Тимур. Он был очень расстроенный…
— А это уже не твоя забота. Ты думаешь я шутки шучу? Нечего сюда звонить, тебе ясно? Иначе, сама знаешь, что будет.
Я повесила трубку. Как могла, себя урезонивала — плохие новости всегда разносятся очень быстро, и если бы с Тимуром, не дай бог, что-то случилось, Сергей Михайлович уже знал бы, но на душе все равно было тревожно.
***
Лучший способ забыться, ну хотя бы мало-мальски заглушить боль и тоску — это заняться делами. А дел было много — найти жилье, перевезти вещи, обустроиться. И я с головой окунулась в эти хлопоты, лишь бы не дать себе возможности думать о том, о чем думать было невыносимо.
Через газету «Из рук в руки» в тот же день сняла комнату в малосемейке. И сразу взялась всё там чистить, мыть, выскабливать. Решила, что позже небольшой ремонт ещё сделаю.
Когда забирала сумки из старой квартиры, встретила Ромку. Он полез с объятьями и причитаниями.
— Мариша! Где ты все это время была? Я так волновался за тебя. Гадал, где ты. Не знал, что и думать…
— Даже не смей ко мне приближаться, — отрезала я.
Противен он мне стал до тошноты. Даже эта его щенячья манера, которая раньше умиляла, теперь вызывала омерзение.
— Мариш, да ты чего? Я же всё уладил с Яшей. Прикинь? Перетер с ним за тот косяк, чисто по-пацански, ну и всё разрулил. Он так и сказал, типа, нормально всё, претензий никаких. Так что, Мариш, никто тебя больше не тронет, не бойся. Я порешал.
Меня затрясло от глухой ярости и горечи. Разрулил он! Порешал! Господи, какой лживый, какой хвастливый дурак.
