– Точно! – ей полегчало. – Скорее к мадам Мелиссе.
– Что за звук тревоги я слышала через стены? – ехидно поинтересовалась мадам, едва они вошли в помещение, где мадам под приглядом священника колдовала над препаратами.
– Это вам не поможет, – отрезал виконт. – Хотя, признаюсь, шансы могли бы быть, не будь на нашей стороне церковь. Что вы думаете о препарате ей изготовленном? – поинтересовался он у церковника.
– Сделано по всем канонам, я нигде не усмотрел отклонений. Должно сработать как надо. Эта переселится туда, та туда, а эта сюда, – он кивнул на Нику и недовольную мадам Мелиссу.
– Тогда давайте начнем, – скомандовал виконт. И вам на прощание мадам Мелисса, я желаю вернуться в своё старое тело и больше не думать попасть сюда. Вы не уйдёте живой в следующий раз. И пожалеете, даю вам слово.
– К чёрту ваши угрозы. Давайте начнем, видеть не могу ваши омерзительные морды, – рявкнула мадам. – Давайте фиалы сюда, вы, слуга божий.
Церковник передал ей и Нике по мензурке, содержащей жидкость.
Мадам опустилась на пол и немедленно выпила, закачавшись и потеряв сознание.
Ника, опустившись на грязный пол, по её примеру, поднесла фиал к глазам и посмотрела поверх него на виконта.
– Смелее, – кивнул виконт. – Я верю в тебя и буду рад встретить тебя в твоём реальном обличии.
Ободренная его взглядом, Ника поднесла флакон к губам и резким движением, проглотила жидкость.
Стены качнуло мягкой волной, и сильная утягивающая сила завертела её сознание, словно бумажный кораблик, в водоворот огромной реки.
Темнота, вынырнувшая из глубины реки, поглотила её, и последнее, что она запомнила, это сияние мириад звёзд, сливающихся с яркие, длинные полосы.
***
Очнулась девушка от боли в затекшем плече. Лежать в такой позе на полу значило точно вывернуть шею. Осторожно поменяв позу, чтобы не свернуть ещё чего, Ника потянулась и вдруг, очнувшись, вспомнила всё.
Рывком села, оглядела помещение.
– Нет, нет, нет! – орал мозг, именно потому, что вокруг была привычная, узнаваемая обстановка.
Маринкин бардак было ни с чем не перепутать и, сидящая на полу Ника тупо смотрела на так недавно оставленные ей вещи. И ничего не понимала.
***
Первым, что ей пришло в голову, когда она судорожно сожмурилась и без сил откинулась на спину, что это какая-то разновидность сна. То ли проснулась не до конца, то ли что-то в этом роде... По крайней мере, на это хотелось надеяться. Другие, в массе своей панические мысли, она старалась гнать от себя немедленно.
Неожиданно вспомнилась идея об осознанном сновидении. Одна из подруг, давным-давно, познакомила её с этой теорией. По её словам, управлять сном не так уж и сложно, достаточно осознать, что ты спишь и не дать себе в этот момент проснуться. Лучшим средством для этого было напомнить себе во сне посмотреть на свои руки – в этот момент происходит немедленное осознание кривой реальности, и ты понимаешь, что находишься во сне. И оставшиеся до пробуждения мгновения можно использовать по своему усмотрению.
Подруга, по ее словам, всё время летала во сне. У Ники часто летать не получалось, но пару восхитительных свободных от гравитации снов она все же увидела. Но в основном, хулиганила, прыгая вниз с небоскрёба и делая самолётные маневры перед землёй.
– Осознанное сновидение, – напомнила себе Ника. – Посмотри на свои руки.
Посмотреть на руки изнутри сна с закрытыми глазами не получилось, и Ника, холодея от ужаса, слегка приоткрыла один глаз и осмотрела свои руки.
Ледяная волна истерики охватила её. Она села рывком и широко открытыми глазами уставилась на свои руки. Вернее на то, что должно было быть её руками.
Руки были ухоженными, не знавшими грубого труда, как предыдущие, но, несомненно, это были чужие руки, хоть и весьма знакомые – из-за кольца с красным, поддельным рубином на безымянном пальце.
Содрогаясь от осознания невероятной ошибки, Ника кое-как поднялась на ноги и, качнувшись от внезапного головокружения, оперлась чтобы не упасть рукой на круглый, обеденный стол, за которым ей приходилось не раз сиживать, даже не далее, как сегодня.
В забитом всякой хрустальной чепухой серванте Ника нашла своё отражение в зеркале на задней стенке. Без сил опустившись на стул, она сидела минут пять в тишине, ловя себя на том, что в голове нет ни одной мысли. Лишь тупая и холодная пустота.
На трясущихся ногах она пошла в Маринкину спальню, где, как помнила, находилось огромное, в полный рост зеркало. Прекрасно понимая, что она увидит в нем, Ника вместе с тем испытывала какую-то странную, необъяснимую надежду.
Но всё было тщетно. Качаясь и стараясь не заорать от ужаса, она двумя руками зажала себе рот, издавая лишь редкие, сдавленные всхлипы.
Из зеркала на неё смотрела Маринка. Собственной персоной. Слегка ссутуленная, с тенями под глазами, но родная и столь хорошо знакомая Маринка.
Ника опустилась, почти обрушилась на пол и в полный голос заплакала, или даже заревела – чужим, странно звучащим для её ушей голосом.
***
Верить в происходящее и одновременно не сойти с ума, не было никакой возможности. Ника плакала, успокаивалась и, бросив взгляд в зеркало, начинала плакать опять, от острой жалости к себе и непоправимо запутанной и запущенной ситуации.
Как даже объяснить себе, что происходит? При чем тут Маринка? Как же так?!
– Мамочка, дорогая! – найдя в себе остатки сил, еле поднявшись перед зеркалом, Ника опять оглядела себя в новом обличии. – Как я до сих пор с ума не сошла? Не понимаю! Или уже сошла, и это мне санитары мерещатся, в разных обличиях…
Она изо всех сил ущипнула себя за ногу и взвизгнула. Боль была настоящая, резкая и реальная.
Скинула всю одежду и придирчиво, словно выбирая, оглядела свое новое пристанище.
По сравнению с Кларой тело Маринки было значительно удобнее. Легче двигалось, не побаливали замученные работой пальцы рук, и вообще, сказывалось хорошее питание и здравоохранение.
Каким образом? — еще раз спросила себя Ника. И причем тут Маринка? Ничего не понимаю, как так могло получиться? Вспомнились последние слова Ольфа-Виталика, но как-нибудь найти в этом смысл всё равно не получалось. «Не раскисай, – наконец приказала себе она, — как-нибудь выпутаемся».
Отправившись на кухню и открыв холодильник, девушка задумчиво в него уставилась. Пошарила взглядом и обнаружила довольно-таки свежий лаваш, кусок крепкого сыра и оливки. Самое то – решила. Вот уж точно не время считать калории. Тем более, если Маринкино тело наберёт пару килограммов, ничего страшного не случится. Ей много объяснить придётся. Неспроста это всё... Ох, неспроста!
Сыр решила не натирать – иди знай, есть у Маринки тёрка, и где она – а просто тонко настрогала ножом и засунула в лаваш. Туда же отправила оливки, нарезав, как получилось. Посыпала сухими пряностями, которые нашлись первыми – петрушкой и орегано – и, завернув получившееся в рулет, отправила в портативную духовку, стоящую на кухонном столе.
