Пройдя мимо котлов, в которых отмокали, нестерпимо воняя, содранные шкуры, Ника следом за своим спутником вошла в низкое помещение, сплошь уставленное столами с рассыпанными на них крупами и овощами. В углу находилась каменная раковина, по всей видимости выдолбленная из одного куска камня. Вода в нескольких потемневших жбанах, находилась рядом на полу. В арочный проем человеческого роста просматривалось соседнее помещение с горящими очагами, около которых суетились несколько человек, поддерживающих огонь и добавляющих что-то в котлы.
С изумлением Ника разглядывала открывшуюся её глазам антисанитарию. Последний раз нечто подобное она видела, когда лет пятнадцать назад ехала на автобусе из Анапы, и водитель остановил автобус в пригородном поселке, рядом с рынком – для пользования общественным туалетом.
Впрочем, возились у огня только явно второстепенные молодые помощники.
Весь остальной персонал, включая дородного, в красного цвета колпаке и в заляпанном фартуке человека, столпились в углу, вокруг скамейки, на которой лежал связанный по рукам и ногам некто, пытающийся громко верещать. Верещать у него не получалось из-за яблока, туго вбитого ему в зубы, вроде импровизированного кляпа. Черные, никогда не мытые волосы связанного, начали запекаться от крови, которая медленно сочилась из небольшого рассечения на темени.
Человек в красном колпаке, окинув взглядом вошедших, сразу повернулся к ним всем телом и тревожно спросил:
– Ты сказал, что она заболела?
– Ей уже лучше, господин главный повар, – дернул шеей Гектор.
– Это хорошо, – кивнул тот. – А то я уже испугался, не отравление ли у нас. Она заболела, потом вот этот вот, – он плюнул в направлении связанного человека, – лишился ума.
– Что с ним произошло, господин главный повар? – подобострастно поинтересовался Гектор.
– В Ольфа мог вселиться нечистый, – нехотя объяснил повар. – Он кидался на всех, пока ему не дали сковородой по голове. Обзывал всех демонами. Сказал, что его настоящее имя Виталин, – тут Ника вздрогнула и внимательно оглядела связанного. Впрочем, сходства с предательским Виталием из нормальной жизни не было никакого.
– Успокоился? – спросил повар у связанного. – Вытащите у него яблоко.
Яблоко у сумасшедшего вытащили и посадили на скамью, держа его, бормочущего себе под нос, за верёвки с двух сторон. Роста он оказался маленького, весь какой-то ершистый, с дергающимися, икающими движениями связанного тела.
Ника прислушалась к тихому бормотанию, которое вылетало из куцей бородки связанного, и обомлела, потому что противный, незнакомый голос с абсолютно безошибочной интонацией тихо, как мантру, повторял:
– Чики-пики, всё ништяк… Чики-пики… всё ништяк… ништяк…
***
Остаток дня Ника провела как во сне - суетливом, бессмысленном и никак не желающим кончаться. Мыла овощи, жёстким скребком пытаясь отодрать налипшую и въевшуюся землю, на ржавой тёрке строгала то ли брюкву, то ли что-то похожее из этого семейства. Перебирала зерно, чуть ли не на треть состоявшее из сора и мелких камушков. И кривым, плохо выкованным ножом долго чистила картошку, бесконечное её количество.
Медленно солнце пряталось за стенами, окружающими замок, и длинные косые тени постепенно слились в общую окружающую серость. Наступил вечер. Готовую еду унесли наверх, огонь в очагах и каминах перестали поддерживать, и затухающее, оранжевое освещение превращало окружающее в одну из нелепых картин Босха.
Главный повар почти проигнорировал сообщение Ники о том, что она должна относить еду виконту.
– Сегодня некому относить. Не требуется. Сегодня все едят вместе, семейный совет. Завтра у нас гости. Мадам Мелисса соизволит присутствовать на ознакомительном обеде. Мы не должны допустить плохих слов в адрес нашей еды. Будь старательна, Клара.
Полностью изнеможденная, как после сорокакилометрового марафона, Ника отошла в угол и присела на лавку рядом с ржаво-металлической клеткой для животных, в которую со связанными руками был помещён сошедший с ума Ольф.
Связанный сидел, подобрав под себя колени, и ни на что вокруг не обращал внимания. Волосы его и плечи были покрыты густым слоем подсолнечной шелухи и разных нечистот. Весь остаток дня после заключения ненормального в клетку весь персонал время от времени собирался у клетки и с удовольствием забавлялся, плюя сквозь решётку или тыкая через нее прутьями для растопки.
– Эй, как тебя, Ольф! – позвала Ника.
Пленник не отозвался. Его взгляд рассеяно смотрел куда-то метров на тысячу вперёд, а из горла раздавалось нечто похожее на тихое мычание.
– Хочешь водки, Виталя? – спросила Ника, не найдя лучшего варианта для продолжения беседы.
Первые секунд десять сумасшедший сидел без реакции – видимо произнесённые слова медленно просачивались сквозь защитные механизмы мозга. Но, наконец, сказанная фраза достигла места назначения. Взгляд связанного сфокусировался, зрачки увеличились в размерах, как у кошки, он перекатился к решётке и, вдавив своё лицо в прутья, безумным взглядом впился Нике в лицо.
Он явно не верил, что услышал от неё эту фразу, но изо всех сил хотел её повторения или продолжения беседы.
– А? Ты кто? – хрипловато, каким-то шерстяным голосом спросил он.
– Здравствуй, Ольф, – приветливо произнесла Ника, не признаваясь. – Давай поговорим.
Ольф злобно плюнул через прутья клетки, стараясь попасть Нике в лицо. Попал на платье.
Еле сдержав себя, чтобы не вылить на пленного ушат с помоями, стоящий рядом, Ника взяла себя в руки и отошла от клетки.
Вошедший в помещение повар, который явно переусердствовал сегодня с алкоголем, слегка покачиваясь, помахал Нике рукой.
– Иди, – сказал, складывая продукты в большую, с крышкой, корзину. – Иди, отнеси это виконту.
Наскоро помыв руки в чане с водой и не теряя времени на расспросы, Ника подхватила корзину и вышла из кухни – но не на улицу, а в длинный широкий коридор, куда вечером уносили блюда и котлы для ужина. На весь тридцатиметровый коридор горел только один факел, нещадно смоля стену. Но света хватало, и, без проблем миновав проход, Ника очутилось в огромном обеденном зале. Боковыми столами сегодня не пользовались, а на центральном валялись неубранные остатки еды, с проворством таскаемые со стола серыми юркими крысами. На удивление, пахло не как в столовой, а как в общественной уборной.
