– Значит, Стин сказал… – наконец, говорит Ирвин. – Так вот. Стин работал именно так, всегда убирал всех свидетелей. А Паук в отличие от него не любит убивать. Зачем, если можно просто промыть свидетелям мозги и отпустить? Это более трудоемко, зато гуманнее. Я знаю, что говорю. Я работал с ними обоими, и не раз.
Его тирада звучит очень убедительно. Веско. Искренне. И все же он врет. От первого до последнего слова. Мое лицо превращается в маску. Ах, ты о гуманности заговорил, мразь! Ладно, поговорим о ней…
– А пальцы Жанне отрезал ты или лже-Дик? – бесцветным голосом спрашиваю я.
Он собирается разыграть удивление: «Какой Жанне?» – но смотрит мне в лицо и осекается.
– Она осталась жива, – после паузы говорит Игрок. – А если бы на месте Паука был Стин, он приказал бы убить ее.
Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Ирвин не знает, что я не просто разговаривал со Стином – Я БЫЛ ИМ!
Стин отдал душу Григу, а тот мне. Но этот обмен стал возможен только потому, что мы все трое похожи – не внешне, а мировоззрением, характером. То есть в одних и тех же ситуациях мы поступаем примерно одинаково. И я знаю, что есть вещи, которые ни при каких обстоятельствах не способен сделать Стин. А вот Паук способен – он уже доказал это, отрезав женщине пальцы.
Да, Жанна осталась жива, но последнее, чем руководствовался Паук, отпуская ее, это гуманность. Жанну отпустили по одной простой причине – доказать мне, что держат свое слово. Я должен поверить, что, как только отдам им карты, они отпустят Ирэн.
А они отпустят?..
– Где Ирэн?
Моя рука с бластером напрягается, а интонация, напротив, становится расслабленнее, мягче, но сидящего передо мной человека от этой мягкости едва не начинает трясти – он отчетливо понимает, что, того и гляди, последует выстрел. Но он справляется с собой, давит в пепельнице окурок, выбивает из пачки новую сигарету, раскуривает ее и только после этого говорит:
– Я думал, Брайан, ты умнее.
– Ты ошибался.
Ствол бластера смотрит ему прямо в лоб, а мой палец потихоньку начинает выбирать зазор спускового крючка.
– Погоди, не стреляй, – торопливо говорит Игрок. – Раз ты так хочешь, я назову тебе адрес.
– Ага… Вот только Ирэн там нет, – хмуро откликаюсь я.
– А ты езжай и проверь, – серьезно предлагает он.
Чувствую, как во мне нарастает растерянность. Ну что мне делать?! Я могу запугивать его, стрелять ему по рукам и ногам, как делал это с Виктором, или пытать любым другим способом. И Игрок, конечно же, «сломается». Выдаст мне кучу адресов, где якобы держат Ирэн, и множество фамилий, под которыми якобы скрывается Паук. Но все это будет неправдой.
Опускаю бластер. Лже-Ирвин едва заметно переводит дух и проникновенно говорит:
– Давай начистоту, Брайан. Ты можешь убить меня, Паука и еще десяток-другой оперативников, но это тебе ничего не даст. Ведь ты играешь не с нами, а с системой. С отточенной и доведенной до совершенства военной машиной. И как бы ты ни был умен, ловок или изворотлив, тебе не выиграть у нее. Не вы-иг-рать. Да ты и сам понимаешь это.
Он пристально смотрит мне в глаза, и я невольно отвожу взгляд.
– Да и зачем тебе все это? – продолжает Игрок. – Ты отличный гонщик. Гонщик от бога! Скажу честно, среди наших ребят полным-полно твоих фанатов, и я в том числе. Открою тебе страшную тайну. Некоторые из ваших с Мартином маневров подробно расписаны в секретных учебниках по летной подготовке. Да-да, наши оперативники учатся у вас!
Недоверчиво качаю головой.
– Напрасно не веришь, – фыркает Игрок. – У тебя налаженная жизнь. Ты занимаешься любимым делом и получаешь за это приличные деньги. Ты можешь жить так, как хочешь, а многим людям о подобном остается только мечтать. Так зачем тебе ломать все это, корежить из-за каких-то, в общем-то, и ненужных тебе карт? Зачем? Ради чего?
«Ради Грига…» – мелькает в голове.
– Григ… – будто читает мои мысли лже-Ирвин. – У Грига личные мотивы, он мстит за смерть жены. Чисто по-человечески я понимаю его и, возможно, на его месте поступил бы точно так же. Ты же знаешь, как погибла его жена? Он ведь рассказал тебе?
Бормочу что-то неразборчивое.
– У Грига свои счеты с системой. А вот у тебя такого счета нет. Но может быть другой, расчетный. – Подчиненный Паука улыбается открытой доброжелательной улыбкой. – Хороший такой расчетный счет с очень немаленькой суммой. Например, миллиона в два.
– А Лонг и Дик выиграли четыре, – бормочу я.
– У кого выиграли? И при чем здесь Лонг и Дик? – не понимает Игрок.
– Ну… Они же выиграли в «Огненной Серии». Но ведь эти деньги не их, а вашей конторы. Деньги наверняка подотчетные, так сказать, на оперативные расходы. Например, заплатить такому, как я.
– Ты сейчас вообще о чем? – таращит на меня глаза Игрок.
– О выигрыше. О том, что Дик и Лонг выиграли на аутсайдере, на «Бешеных Псах». Вы же этого хотели, разве нет?
Лже-Ирвин смотрит с удивлением, а потом выражение его лица меняется. Становится задумчивым и заинтересованным донельзя.
– Так ты говоришь, Дик выиграл четыре миллиона? – переспрашивает Игрок, а его руки машинально начинают играть со спичками, высыпают из коробки и складывают из них на столешнице фигурки.
– Нет, Дик выиграл только один миллион, а три достались Лонгу, – поправляю я.
Игрок, прищурившись, смотрит на меня и уточняет:
– А ты ничего не путаешь? Может, все наоборот? Лонгу один, а Дику три?
– Дик мне сказал так.
– Дик, значит, сказал, – почему-то улыбается Игрок.
«И ты до сих пор веришь всему, что тебе говорят?» – вспоминаю слова Стина. И еще: «Не стесняйся использовать шантаж. В девяти случаях из десяти это самое действенное средство».
Решительно встаю и снова направляю на Игрока бластер.
– Значит, так, Ирвин, или как там тебя. Могу предложить два варианта на выбор. Первый. Ты говоришь мне, кто такой Паук, а я делаю вид, что не расколол тебя. Дескать, я уверен, что ты самый настоящий Ирвин. И второй вариант. Я сдаю тебя в полицию, и они быстро доказывают, что ты не Ирвин. Они начинают выяснять, кто же ты такой. Конечно, вряд ли им удастся, но это уже и не важно. Главное, для конторы ты автоматически становишься сгоревшим оперативником, а таких, насколько я знаю, ваши ликвидируют. А может, тебя и оставят в живых, но карьера твоя по-любому будет закончена.
Брови лже-Ирвина картинно ползут вверх.
– А малыш, оказывается, хочет играть по-взрослому! – издевается он.
Я вдруг отчетливо осознаю, что его отношение ко мне резко переменилось. Если раньше я твердо знал, что ему ни в коем случае нельзя убивать меня – даже защищаясь, то теперь этот запрет исчез. Конечно, он все еще заинтересован во мне, как в источнике информации о картах, но это уже стало для него вторично, а на первое место вышло что-то совсем другое. И в этом самом «другом» я стал для него опасен, причем отнюдь не бластером, а самим фактом своего существования.
