Оусэнг наконец-то подал голос, от чего я даже вздрогнула, все же он столько времени молча смотрел на заросший сад из роз, а тут решил заговорить:
- Помнишь этот сад? – спросил он, перейдя на «ты».
Не часто он это делал.
Я взглянула на сад, в голове тут же возникли воспоминания Ириасы. Какие-то смутные образы.
- Кажется мы тут играли в детстве? – спросила я, покосившись на мужа.
- Да, - кивнул он, - когда ты впервые оказалась во дворце, я повел тебя сюда поиграть в прятки.
Я нахмурилась, пытаясь заглянуть в воспоминания императрицы, но не получалось. Видимо она и сама уже почти ничего не помнит.
- Сожалею, Ваше Величество, но за давностью лет, эти воспоминания уже стерлись из моей памяти, - улыбнулась я очень мягко, сама же внутренне напряглась еще сильнее, не зная, чего ожидать от мужа.
А вдруг он заметила, что его жену подменили, и сейчас устраивает проверку? Но мои подозрения сразу же развеялись.
- Понимаю, - кивнул он, - нам было всего по пять лет, я и сам-то вспомнил с трудом. Я увел тебя от гувернанток, и от своих сбежал. Помню, как тебе не нравилась эта игра, и глаза у тебя были на мокром месте, пока мы сюда шли, но ты мужественно боролась со своими страхами. Я тогда восхитился тобой, ведь никто из детей не соглашался сбегать вместе со мной от охраны, и постоянно сдавали меня своим хныканьем. А ты единственная не устроила вой.
Я пожала плечами, и в голове действительно возникли воспоминания о том дне.
Это был первый день во дворце. Отец перед этим вызвал Ириасу впервые одну без гувернантки в свой кабинет, и сказал, что этот день судьбоносный для всей семьи, и, если она будет вести себя неподобающе, вполне возможно всех казнят. Ириаса была в ужасе, казнь она уже видела несколько дней назад. Конюх напился и поджег конюшню. Погибло несколько породистых жеребцов. Среди них был любимец отца, который верой и правдой служил ему много лет. Конюха приговорили к смерти через четвертование. Это была жуткая смерть. Отец заставил Ириасу смотреть, ведь среди лошадей был и жеребенок, которого подарили ей на день рождения. Сказал, что когда-нибудь ей возможно самой придется отдавать такие приказы, потому что она была единственной наследницей.
И конечно же отказывать в чем-то наследному принцу Ириаса не посмела. Она была в ужасе, что, если наследник решит, что она сделала что-то не так, всю их семью казнят.
- Припоминаю, - ответила я нейтральным тоном, стараясь стряхнуть с себя воспоминания об ужасной казни.
Все же, на мой взгляд, показывать такие ужасы ребенку – это слишком. Отец у Ириасы, придерживался очень странных систем воспитания… Хотя, с другой стороны, это же высшая аристократия, и возможно уже тогда Ириасу готовили, как минимум, в герцогини, которая будет управлять целым герцогством, поэтому и обучали вот таким вот странным способом.
- Да, я привел тебя в матушкин розарий. Она сама лично занималась им.
- Да, - улыбнулась я, - ты завязал мне глаза шелковым шарфиком, который украл у одной из фрейлин, повертел на одном месте, и сказал, что я должна тебя поймать.
- А сам пробрался в самую гущу розария, - продолжил Оусэнг. – Надеясь довести тебя до истерики. Все ждал, когда же ты заплачешь и убежишь. Но ты не сдавалась, и шла на мой голос, и терпела.
- Да, шипи у роз очень болезненно кололись, порвали мне платье и расцарапали до крови руки.
- Я и сам тогда исцарапался весь, и порвал себе одежду. А еще сломал несколько кустов.
- Почему вы вспомнили об этом? – я повернулась и посмотрела в глаза императору.
- Ты была рядом, в одном шаге, я стоял на месте не двигаясь, звал тебя и надеялся, что ты меня поймаешь, и игра окончится. Я уже и не рад был, что начал эту игру. Но ты ходила вокруг меня, натыкалась на острые шипы, кололась, слезы текли ручьем по твоему лицу, шарфик весь промок, но ты, так и не могла меня найти.
Ну да, Ириаса боялась трогать наследного принца, ведь классная дама сказала ей на уроке перед тем, как поехать во дворец, что дотрагиваться до любого члена императорской семьи, если это не танец – строго запрещено. И может расцениваться, как нападение. Нападение – это измена. А измена – это казнь. Вот Ириаса и ходила вокруг принца, натыкаясь на острые шипи растений, лишь бы не задеть его.
- Я разозлился и сам тебя схватил за руку. Сдернул повязку, и увидел твои напуганные глаза, ты даже плакать перестала. Оглянувшись, я заметил куда ты смотришь, это была моя матушка, - Оусэнг криво улыбнулся. – Вот тут я здорово напугался, она единственная имела право меня наказывать физически, не считая отца. Когда мама зло спросила, что это я тут устроил, она не сомневалась, что это я завел тебя в розарий, но ты вместо того, чтобы начать на меня жаловаться, как я ожидал, шагнула вперед, сделала идеальный реверанс и невозмутимо сказала, что я привел тебя на прогулку посмотреть прекрасный сад матери, но мы решили, что здесь не хватает нескольких кустов других цветов, расчистили это место для будущей посадки.
- Да, - вспомнила я подробности, - я сказала, что у нас в розарии есть желтые и черные розы, они как раз подошли бы, дополнив прекрасный ансамбль.
- Мама была в растерянности, она смотрела на тебя, с удивлением и даже с легким восхищением. Я сразу понял, что ты ей понравилась. И мне тоже. Очень понравилась. И я был восхищен твоей отвагой и умом, ведь ты не только не сдала меня, но еще и спасла от гнева матери. Ведь в этот сад она вкладывала очень много сил и терпения. И избежать порки мне бы не удалось.
- Да, после этого мне были предоставлены покои во дворце, и я так и не вернулась домой.
Помню, что для Ириасы – это было страшным ударом. Она надеялась, что все позади, и они наконец-то покинут дворец и она больше никогда в жизни не увидит наследного принца, но её оставили.
- Потому что я сказал матери, что хочу, чтобы ты осталась, - сказал вдруг Оусэнг.
Я с удивлением посмотрела на императора. Разве это не его родители навязали ему невесту?
- Это я выбрал тебя. И не прогадал. Ты всегда умела поддерживать меня во всех моих проказах, никогда не отказывалась принимать участие в играх, а когда я совершал ошибки, сглаживала все углы, защищала и выворачивала так, что я становился победителем.
