Такая атака с тыла в порядках армии, ведущей боевое наступление, не могла остаться безнаказанной, и ее автор должен был быть поставлен на место. Наказание в виде публичного осуждения в лучших советских (то есть сталинских традициях) последовало на том же заседании ЦК, члены которого единодушно осудили «безответственное и незрелое» выступление их товарища по партии и поручили московской партийной организации рассмотреть вопрос о его освобождении от занимаемого поста.
Срочно созванный пленум Московского горкома превратился в публичную политическую экзекуцию нового партийного «диссидента» и завершился его снятием с должности. В соответствии со сценариями сталинских процессов сам обвиняемый признал свои ошибки и покаялся перед своими товарищами в том, что он не оправдал доверия партии и ее генерального секретаря.
По контрасту с предыдущими эпохами разжалование еретика не сопровождалось на этот раз его отправкой в подвалы Лубянки или в ГУЛАГ. Горбачев поначалу пригрозил Ельцину «больше не пускать его в политику» и разжаловал в замминистры Госстроя. Потом, остыв, отвечал тем, кто предлагал ему отправить этого потенциально опасного соперника куда-нибудь подальше послом: «Нет, ребята, так нельзя. Он же политик. Его нельзя просто так выкидывать».
Понимая, что в обстановке накалившихся отношений между ними любой инцидент с Ельциным бросал бы тень на него, он наказывал шефу КГБ Крючкову: «Смотри, если хоть волос упадет с его головы, будешь отвечать». В итоге Горбачев счел конфликт исчерпанным и оставил Ельцина в Москве, где его вскоре привлекли в свой лагерь радикальные оппоненты генсека, рассчитывавшие, как признавался Гавриил Попов, использовать его в качестве «тарана» для взлома кремлевских ворот. Дальнейшее известно.
До сих пор критики Горбачева ставят ему в вину передачу власти в стране Ельцину, его антиподу во всем – от характера личности до политических и нравственных ориентиров. Понимая, что продолжающийся конфликт между этими двумя персонажами советской драмы приведет к роковым политическим последствиям, советники Горбачева делали неоднократные попытки подтолкнуть двух бывших союзников, ставших антагонистами, к примирению. В очередном разговоре с президентом не удержался от этого и я. Горбачев, которому уже надоело выслушивать подобные советы, устало ответил: «Это бесполезно. Он не успокоится, пока не дорвется до единоличной власти».
Сам Ельцин на свой лад подтвердил эту характеристику Горбачева. Будучи еще председателем российского республиканского парламента, он оказался в Париже и был приглашен вместе с Александром Зиновьевым в телепередачу «Апостроф». Отбиваясь от наскоков советского диссидента, считавшего его не демократом, а амбициозным аппаратчиком, Ельцин, вспомнив свое прошлое волейболиста, сказал: «Разница между волейболом и политикой в том, что в политике надо бить не по мячу, а по противнику».
Валерий Болдин, будущий путчист, а до этого ближайший конфидент и секретарь Горбачева, который, по словам Раисы, «только что в спальне у нас не ночевал», рассказывал, как он по инициативе Горбачева устроил ему встречу с оппонентом «с глазу на глаз» (в его присутстствии). «Она ничего не дала, да и не могла дать: Ельцин не мог забыть не столько унижения от «публичной казни», которой был подвергнут на Пленуме ЦК в октябре 1987 года, когда он осудил «славословие» в адрес генсека, сколько собственной слабости, когда написал Горбачеву письмо, в котором каялся за свое «незрелое поведение» и просил отпустить его на пенсию».
В новом климате, порожденном перестройкой, «репрессированный» Ельцин в глазах общественного мнения превратился в жертву, что сразу добавило ему популярности. Уже два года спустя этот «падший ангел» оказался среди лидеров радикальной демократической оппозиции Горбачеву в окружении таких респектабельных персонажей, как академик Сахаров и Гавриил Попов.
Однако главным плацдармом, с которого Ельцин смог начать подготовку для реванша и атаки против своего обидчика, стали институты Российской Федерации. Именно неожиданный выход на поверхность советской политической сцены проблем взаимоотношений между центром союзного государства и национальными республиками подарил Ельцину возможность возглавить его «долгий марш» против федерального Центра и Горбачева.
«Ящик Пандоры»
Лауреат Нобелевской премии по литературе, белорусская писательница Светлана Алексиевич писала: «Советский человек сформирован двумя главными институтами режима – ГУЛАГом и детским садом». Горбачев быстро обнаружил, что открыть ворота ГУЛАГа оказалось легче, чем научить советских людей жить за оградой детского сада. Однако и ограда ГУЛАГа обнимала, как русская матрешка, несколько внутренних лагерей, заключенных один в другой. Одной из таких «внутренних тюрем», спрятанных внутри многонационального государства, была старая империя.
Несмотря на революцию, которая свергла монархию, Советский Союз и с точки зрения унаследованной территории, и многонационального характера населения, и имперской методики управления необъятной страной стал безусловным продолжением Российской империи. Продлить ее жизнь в XX веке, когда остальные империи взрывались и распадались на национальные обломки, большевики смогли, превратив Советскую Россию в проект мировой пролетарской революции и создания особой, альтернативной цивилизации.
Однако в условиях, когда перспектива мировой революции ушла за горизонт, сохранять это необъятное пространство с множеством народов, различными культурами, религиями и даже цивилизациями в форме монолитного государства, опираясь только на призыв соединяться «пролетариям всех стран», было нереально.
Требовались более проверенные методы, такие как поддержание в стране дисциплины военного лагеря, атмосферы «осажденной крепости» или раздача на откуп местным «князьям» целых республик и областей в обмен на демонстрацию показной лояльности центру. Понятно, что центр при этом закрывал глаза на установленные в них феодальные порядки и коррупционные режимы.
За 60 лет существования СССР все эти методы были в разных сочетаниях использованы. Закрепленная в советской Конституции формула союзного государства как добровольного объединения республик с правом их отделения от него, была всем понятной фикцией и служила формальным прикрытием жестко централизованного государства.
Принцип «демократического централизма», перенесенный ленинской партией на межнациональные отношения, превратил СССР в строго пирамидальную структуру, устойчивости которой мог бы позавидовать царский режим. Если во времена царизма подавлением внутренних бунтов в «тюрьме народов», какой, по выражению Ленина, была Россия, занимались армия и охранка, то в советскую эпоху роль тюремных надзирателей взяли на себя партия и НКВД, а впоследствии его наследники.
Разумеется, форсированная «советизация» огромной разнородной территории, населенной народами с разнообразными культурными, религиозными и историческими традициями и особенностями, не могла устранить ни многовековые межнациональные конфликты, ни реальные проблемы во взаимоотношениях центральной власти с национальными республиками и территориями. Однако конфликты жестко подавлялись с помощью репрессий и маскировались официальной пропагандой.
