Большевики, придя к власти, преследовали националистов не только в силу верности идеалам пролетарского интернационализма, но и как идеологических конкурентов, потенциально опасных для стабильности в «Красной империи».
Основатель Советского государства В. И. Ленин беспощадно бичевал проявления «великорусского шовинизма», свойственные некоторым его ревностным соратникам, кстати, как правило, нерусского происхождния. В годы зрелого социализма цензоры ЦК КПСС держали под строгим контролем выходившие за утвержденные идеологические рамки высказывания националистов, квалифицировавшиеся как антисоветские.
Забота о сохранении великолепия фасада «дружбы народов» приводила к примерам парадоксальной «дискриминации» Российской Федерации в сравнении с другими республиками, которая, впрочем, никого не обманывала. В течение долгого времени «первая среди равных» РСФСР, например, не имела полного набора всех атрибутов суверенного государства, которыми были наделены остальные республики, – в частности, собственной Академии наук, своего Министерства внутренних дел и даже собственной компартии, поскольку, как всем было понятно, их роль выполняли общесоюзные структуры.
Вот почему, когда либеральные нравы перестройки позволили выйти на поверхность общественной жизни искусственно заглушенным течениям русских националистов, их голоса зазвучали в литературных и публицистических дебатах и в выступлениях общества «Память» с откровенно антисемитским уклоном.
Правда, к этому времени в условиях подъема националистических и сепаратистских настроений в национальных республиках, нередко принимавших антирусский характер, не только рассеянные по просторам империи русские начали ощущать себя дискриминируемым национальным меньшинством, но и обитатели «метропольной» России впервые в ее истории оказались перед необходимостью задуматься о собственном национальном государстве.
Тем не менее даже в этом изменяющемся климате публичные выступления с трибуны съезда народных депутатов в защиту национальных интересов России и русских таких авторитетов, как писатели Юрий Бондарев и Валентин Распутин, воспринимались как преувеличенно алармистские. Так, неожиданное предложение Распутина о выходе России из состава СССР прозвучало эмоциональной гиперболой, позволительной творческому человеку, оторванному от политики и повседневной реальности.
Однако эта ситуация начала быстро меняться по мере ослабления «вертикали власти» союзного центра и усиления претензий на самостоятельность со стороны национальных республик. Главным же фактором, пошатнувшим все здание Союза, оказалось то, что взаимоотношения Российской Федерации с центром стали новым полем конфронтации между Ельциным и Горбачевым, превратив судьбу союзного государства в заложника этого конфликта.
После своего избрания в мае 1990 года на пост преседателя российского парламента Ельцин добился одобрения парламентом Декларации о суверенитете Российской Федерации в рамках Советского Союза. За этим последовала принятая в нарушение Конституции СССР резолюция, провозглашавшая верховенство республиканских законов над федеральными.
Пример Российской Федерации вдохновил на принятие деклараций о суверенитете и некоторые другие республики. В большинстве случаев речь шла о символических актах, поскольку помимо России (и балтийских республик) немногие из союзных республик, весьма зависимых от федерального бюджета и решений центральной власти, могли реально претендовать на статус независимых государств. Тем не менее политический спектакль «парада суверенитетов» усиливал впечатление общего хаоса и подрывал авторитет центральной власти. Горбачев, связавший себе руки обещаниями не прибегать к силе для решения внутрисоюзных политических проблем, был вынужден бессильно наблюдать за тем, как разрушался механизм государственной власти.
Оказавшись в огненном кольце пожаров, которые он в значительной степени разжег сам, с 1990 года Горбачев находился в ситуации, когда ему предстояло сделать нелегкий выбор. Для сохранения начавшего распадаться государства ему было необходимо либо прибегать к силе, как это сделали бы его предшественники, либо вступить на путь радикальной реформы государства и выработки нового Союзного договора, который придал бы гибкость структурам, унаследованным от прежней эпохи.
Так или иначе очевидно, что после неудавшихся попыток реформировать советскую политическую систему вставал вопрос о спасении государства. Верный самому себе Горбачев и в этой ситуации предпринял попытку объединения противоположных вариантов и, чтобы не позволить своим самым агрессивным противникам применить для этого силу без него или против него, решил в ноябре 1990 года осуществить своего рода «превентивный» государственный переворот.
Часть вторая.
ПОЖАР
Союз с «хунтой»
Шестнадцатого ноября 1990 года обстановка в зале заседаний Верховного Совета раскалилась. Президент был мишенью атак, исходивших как со стороны консервативного крыла депутатов, обвинявших его в том, что он ведет страну к кризису и распаду, так и со стороны радикалов из лагеря реформистов, которые требовали, чтобы он решительнее двинулся вперед, прекратив искать компромиссы с партийной бюрократией. Одни добивались введения в стране чрезвычайного положения, другие настаивали на отставке президента.
По окончании дня изнурительных дебатов Горбачев после консультации с рядом республиканских руководителей уединился в кабинете с несколькими ближайшими советниками. Их работа продолжалась всю ночь. Перед пришедшими на утреннее заседание депутатами предстал другой президент.
После его короткой двадцатиминутной речи зал, который накануне был на грани мятежа, проводил его с трибуны бурными аплодисментами. В своей программе выхода из кризиса Горбачев, отклонив предложение консерваторов о введении в стране чрезвычайного положения, сформулировал набор мер по радикальному укреплению полномочий исполнительной власти. Правительство, преобразованное в Кабинет министров, переходило под прямое президентское управление. Значительно усиливалась роль Совета Федерации, куда входили республиканские лидеры.
Но самым важным сигналом, посланным его критикам, была замена Президентского совета, состоявшего в основном из его соратников первого этапа перестройки – «реформаторов первого призыва», – на Совет безопасности, куда вошли «силовики»: министры внутренних дел и обороны Пуго и Язов, председатель КГБ Крючков и еще несколько фигур, представлявших лагерь консерваторов. При этом из президентского окружения были выведены такие известные либералы, как Александр Яковлев, Вадим Бакатин и Вадим Медведев.
Причины, по которым депутаты встретили эти решения и назначения с таким энтузиазмом, были разными. Одни видели в них обещание политики «твердой руки» и переход Горбачева в лагерь силовиков, способных обеспечить стабилизацию обстановки путем возвращения к привычным советским методам управления страной. Другие приветствовали отстранение его друзей-реформаторов.
Одобренные месяц спустя по предложению Горбачева IV Съездом народных депутатов изменения в Конституции должны были закрепить этот поворот к укреплению президентского режима.
