Для всех как минимум было очевидно: проект обновления страны и советского общества, которым должна была стать перестройка, не мог ограничиться, как это бывало прежде, серией новых мобилизационных призывов на очередном пленуме или партийном съезде. Чтобы стать рычагом модернизации страны, перестройка должна была ответить на вызовы нового времени.
Тогда, в утренние часы перестройки, которой еще предстояло обрести это имя, выработать собственный язык и политическую философию, все еще казалось возможным: и уместить все эти пожелания в рамках одного, объединяющего все общество проекта, и реализовать его, не расплачиваясь за это ни кризисом в экономике, ни расколом в партии и активизацией оппозиции, ни распадом единой страны.
Но с чего начать? Из четырех главных подвигов, которые намеревался совершить новый Геракл, – демократизация политической системы, реформа экономики, обновление структуры многонационального государства и прекращение конфронтации с Западом, грозившей новой мировой войной, – парадоксальным образом именно последняя задача представлялась самой реалистичной. Так было в том числе потому, что прагматический подход Горбачева, не утратившего крестьянские рефлексы, убеждал его: прекращение совместной с Западом гонки СССР по направлению к третьей мировой войне отвечает общим интересам, а значит, и здравому смыслу.
Начинать с этого важно было и из-за того, что для серьезных преобразований в экономике страны было необходимо освободить ее от бремени разрушительной и, главное, бессмысленной гонки вооружений. Именно она придавливала к земле советскую экономику, отбирая у нее не только колоссальные средства и лишая миллионы советских людей достойного уровня жизни, истощала интеллектуальный и технологический потенциал страны, «забривая» на военную службу лучшие мозги и искажая сам смысл научно-технического прогресса.
Участие в этой гонке, куда Советский Союз умышленно втягивали американцы (лидеры США не скрывали, что, например, именно это было главной целью мифологической программы «звездных войн»), лишало СССР шансов на равноправное участие в конкуренции на мировой арене по магистральным направлениям мировой науки и техники и обрекало на скатывание в «третий мир».
«Рон и Майкл», саммит в Женеве
Я впервые встретился лицом к лицу с Михаилом Сергеевичем в Женеве во время первого советско-американского саммита, в рамках которого встречались Горбачев и Рональд Рейган. Саммит состоялся после шестилетнего перерыва со времени встречи Брежнева с Картером в Вене.
К этому времени атмосфера советско-американских отношений безнадежно испортилась. Заменивший Брежнева Андропов в своем окружении прямо называл Рейгана фашистом, способным развязать ядерную войну против СССР. После решения НАТО разместить в странах Западной Европы американские ядерные «Першинги» и крылатые ракеты в ответ на установку нацеленных на Европу наших евроракет СС-20, все переговоры по вопросам ядерного разоружения между двумя странами были прерваны.
Почти как в 1962 году во время кубинского ракетного кризиса, две сверхдержавы находились на грани ядерной катастрофы и третьей мировой войны. После скандала, вызванного тем, что наши системы ПВО на Дальнем Востоке по недоразумению сбили 1 сентября 1983 года над Охотским морем южнокорейский гражданский самолет с 269 пассажирами на борту, мэр Нью-Йорка запретил принимать в аэропорту Далласа самолет «Аэрофлота», на котором А. А. Громыко летел в США на очередную Генеральную Ассамблею ООН. Громыко пришлось отменить поездку. Когда через некоторое время он встретился со своим американским коллегой Джорджем Шульцем, тот демонстративно отказался пожать ему руку.
Состоявшиеся в ноябре этого же года стратегические маневры Able Archer стран НАТО, имитировавшие ядерную атаку против СССР, были истолкованы военными и членами Политбюро как прикрытие для подготовки реального обезоруживающего ядерного удара по советской территории. В ответ ядерные ракеты в СССР были приведены в боевую готовность, а бомбардировщики 4-й воздушной армии, базировавшиеся в ГДР и Польше, получили приказ готовиться к вылету с ядерными бомбами на борту. Кризиса удалось избежать после того, как командование НАТО, осознав причину активизации советских ядерных сил, предприняло демонстративные шаги по деэскалации напряженности.
Опасный тупик, в который уперлись в своем соревновании две сверхдержавы, стал для их руководителей очередным моментом истины. Несмотря на то что у каждой из сторон время от времени появлялся соблазн «раскачать лодку» стратегического равновесия, надеясь добиться хотя бы временного перевеса, никто не хотел ее переворачивать.
Это понимал даже «фашист» Рейган, начавший после переизбрания на второй срок искать подходы к Кремлю, чтобы восстановить прерванный диалог. Однако ему фатально не везло. «Всякий раз, когда я собираюсь поговорить с кем-то в Кремле, – жаловался он своему окружению, – они умирают».
Появление во главе СССР 54-летнего лидера лишало Рейгана возможности воспользоваться этой отговоркой. К тому же любопытство американского президента и желание встретиться с Горбачевым подогрели отзывы о новом советском лидере Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттерана, уже принимавших его в Лондоне и Париже. Свое предложение встретиться, не откладывая, Рейган передал Горбачеву через Джорджа Буша, приехавшего в Москву на похороны Черненко.
Как профессиональный актер, Рейган даже решил порепетировать встречу в Женеве, предложив Джеку Мэтлоку, будущему послу в Москве, сыграть роль Горбачева в воображаемом диалоге двух лидеров. Мэтлок, напоминавший Горбачева и ростом, и плотным сложением, задавал Рейгану неудобные вопросы, на которые тот должен был отвечать без запинки.
За два дня до начала саммита американский президент самолично проинспектировал зал заседаний на вилле Флер д’О, где должна была состояться первая встреча президентов. Он уселся в предназначенное для него кресло и попросил свою жену Нэнси сесть напротив него на место Горбачева. Поглядев на нее, Рейган, сказал: «Знаете, г-н генеральный секретарь, вы выглядите привлекательнее, чем я думал».
Как утверждает Нэнси, именно ей пришла в голову идея, чтобы ее муж предложил Горбачеву продолжить переговоры в более интимной обстановке – «у камина» во флигеле на берегу озера. Именно здесь американский президент и произнес, обращаясь к советскому лидеру, заранее заготовленную для него и международной прессы фразу: «Мы оба в состоянии развязать третью мировую войну, но именно мы способны подарить планете надежду на мир».
Такая тональность беседы вполне отвечала намерениям Горбачева использовать встречу в Женеве, чтобы, по его словам, «сломать лед» в отношениях СССР с Западом, и в особенности убедить лидера западного мира, что к руководству страной в Москве «пришли другие люди». От успеха этой операции по завоеванию доверия американского президента зависело решение главной задачи, которую он ставил перед собой, отправляясь на саммит: втянуть Вашингтон в новую разрядку, которая переломила бы логику конфронтации.
Сам Горбачев, готовясь к женевскому саммиту, тоже тренировался, но отрабатывал свои аргументы не перед Раисой Максимовной, а на заседаниях Политбюро, когда говорил: «Объясните мне, что такое безопасность. Для меня – это обладание достаточным потенциалом отпора, чтобы нанести потенциальному агрессору неприемлемый ущерб. Если у нас такой необходимый потенциал существует, значит, наша безопасность обеспечена, все остальное – бессмысленное состязание».
