Адам мчит по М40 и думает, как ему поступить. Рут сосредоточенно делает пометки в сценарии и разговаривает по работе, не обращая внимания на крики и ссоры девочек на заднем сиденье. Ее неуемное желание иметь еще больше детей, когда она еле-еле справляется с двумя, – это какое-то безумие, репродуктивное расточительство. Она ведет себя так же, как тогда в Оксфорде, избавившись от их первого ребенка: упрямится, не идет на диалог, забывая о том, что они пара, и даже не думает взвесить все за и против. Надо было стоять на своем, но он, естественно, пошел у нее на поводу. Значит, он тоже виноват. В этот раз он должен ее остановить, чего бы это ни стоило, – если еще не поздно.
* * *
Уролог, бледный иссохший мужчина лет шестидесяти, ощупывает мошонку Адама проворными ледяными пальцами и с пугающей дотошностью рассматривает область над ней.
– Нужно убедиться, что семявыносящие протоки правильной формы и определяются с обеих сторон, – рассеянно бубнит врач. – Их-то мы и перевяжем, а потом – чик.
Адам чувствует легкую ритмичную пульсацию – неожиданно приятное ощущение, от которого ему становится неловко. Закончив, хирург настолько тщательно моет руки, что Адаму даже немного обидно. Он застегивает брюки и садится напротив уролога, встречая его пронзительный взгляд сквозь очки без оправы.
– Прибор у вас в полном порядке, не вижу никаких противопоказаний для вазэктомии, но вам же всего тридцать три года. Не рановато ли для стерилизации?
– У нас с женой двое детей, больше я не хочу.
Врач смотрит не моргая.
– Мистер Фернивал, большинство моих пациентов старше сорока. Мужчины, которые проходят через вазэктомию до тридцати пяти, очень часто об этом жалеют – я не могу гарантировать, что процедура обратима. Советую вам подождать.
Адам отвечает, что он взвесил все риски и принял окончательное решение. Уролог кивает.
– Дело ваше. Дневные операции я провожу в следующий четверг, можете выбрать местную анестезию или седацию – и то, и другое вам подойдет. Что скажете?
* * *
Адам выходит из дома пораньше. Он в костюме, а в портфеле лежат послеоперационный бандаж и самые просторные треники, что у него есть. В больнице его раздевают и бреют; укол в мошонку вызывает адскую боль, и на следующие несколько часов валиум затуманивает его разум. Он хихикает, наблюдая за тем, как медсестра заботливо помогает ему натянуть на распухшую мошонку бандаж, и засыпает.
Когда действие лекарства заканчивается, Адам просыпается в маленькой палате дневного стационара с бежевыми стенами и пугается от ощущения пульсации между ног. Обтянутый трениками бугорок в паху раздулся до размеров кочана цветной капусты. Он приподнимается, чтобы до него дотянуться, но резкий приступ тошноты отбрасывает его назад. Не в силах сдержаться, Адам издает громкий стон.
– Мистер Фернивал, как себя чувствуете? Боль беспокоит?
Он с искренним изумлением смотрит на медсестру и с трудом произносит:
– Ужасно. Что-то не так.
Она безжалостно смеется, качая головой, и похлопывает его по руке.
– Не переживайте, поначалу всегда болит, а потом даже синяка не останется, – говорит медсестра и смотрит на часы. – Кстати, вам уже можно отправляться домой. За вами кто-нибудь приедет?
– Нет, – отвечает Адам.
* * *
Он тихо открывает входную дверь и крадется по лестнице, чтобы девочки, сидящие с няней на кухне, его не услышали. Сотрясаясь невольной дрожью, он натягивает на себя два джемпера, сверху накидывает пальто, залезает в кровать и пытается уснуть.
Через несколько часов он слышит, что Рут вернулась домой. Она зовет его, ищет на первом этаже и поднимается наверх. Остановившись в дверях спальни, она спрашивает:
– Любимый, ты что, заболел? А почему не позвонил мне?
– Утром мне сделали операцию.
Охваченная беспокойством Рут подходит ближе.
– Какую операцию?
– Вазэктомию. Мне пришлось на это пойти – я нашел твои таблетки. Ты перестала их пить и ничего мне не сказала! У меня больше не было выбора.
Рут несколько раз яростно бьет его прямо по лицу, но он не сопротивляется – ее удары заглушают другую боль. Когда она выдыхается, Адам пытается ей объяснить, что они оба сделали свой репродуктивный выбор.
Она долго рыдает, затем, восстановив дыхание, произносит тихо и размеренно, как будто диктует под запись:
– Перед тем как сделать аборт, я предупредила тебя, и ты со мной согласился. Ты сам меня туда отвез. А сегодня ты насильно сделал меня бесплодной и даже не удосужился мне заранее об этом сказать.
Адам видит ее опухшее лицо и красные от слез глаза. Он любит ее, но хочет сам распоряжаться собственным телом.
* * *
Рут никому об этом не рассказывает, она бы не выдержала такого унижения. Но размышляет, как ей поступить: развестись, отомстить ему изменой, сделать внутриматочную инсеминацию? Но ведь теперь она живет той жизнью, о которой мечтала, будучи подростком, – без клаустрофобии и ограничений, которые преследовали ее в доме тридцать семь по улице Росвенна-драйв в Пензансе, – и она не выдержит, если все это вдруг разрушится. Постепенно Рут приходит к мысли о том, что она не стала любить его меньше.
* * *
Адам полгода находился в неведении: вернется ли когда-нибудь Рут к нему на супружеское ложе. Наконец это случается, и они приходят к своего рода примирению, хотя скорее – сложили оружие и заключили мир. Они оба поняли, что их притягивает друг в друге, а что отталкивает: Адам находит поддержку в ее смелости и целеустремленности, Рут восхищается его предельной честностью и принципиальностью; но в то же время он осуждает ее за изворотливость и прагматизм, а ее раздражает упрямство, смешанное с высокомерием. Теперь же они выложили самые сильные карты и в полной мере проявили свои диаметрально противоположные силы, что, в конечном итоге, помогло им найти непоколебимое равновесие. Игра окончена. Навсегда. И Адам облегченно выдыхает.
Часть четвертая
Разрыв
16
Дверь захлопнулась с таким оглушительным грохотом, что окна в кабинете Рут задрожали, – Адам вернулся домой. Она вышла на лестницу: он стоял в дальнем конце коридора, невидящим взглядом уставившись в пол.
– А ты сегодня рано, – заметила Рут. – Как прошел матч?
Даже не пошевелился. Может, он заболел?
– Спускайся, – сквозь зубы выдавил он. – Быстро!
Сделав три шага, Рут опомнилась и остановилась.
– Не надо говорить со мной таким тоном. Что случилось?
От волнения по всему телу прошла дрожь.
– Подойди сюда, – его голос звучал устрашающе тихо. – Пожалуйста.
Дэн все ему рассказал.
