На короткое время шепотки стихли, потом начали расползаться и превратились в шум. Они ручейками разбегались по толпе, и дух захватывало от скорости передачи информации из болтливых ртов в жадно подставленные уши.
«Это который погиб?» – «Да, тот, из двадцать шестого, кажется, мать в это время ушла за хлебом. Когда ребенок понял, что остался один, он от страха выпрыгнул в окно». – «Это очень скверно: оставить шестилетнего ребенка одного!»
После всех слез и цифр остались слезы. И безмолвие. Раз и навсегда. Безмолвие утраты, которая кричит в мозгу, в сердце, во всем теле и от которой нет ни отдыха, ни спасения. Только испарина раскаяния.
«Ему было всего шесть лет, мать им не занималась, у нее были проблемы с алкоголем. И вот доказательство: она бросила ребенка одного и пошла за вином. Ребенок этого не вынес и покончил с собой».
«Шлюха!»
* * *
– Почему ты плачешь, мама?
Летиция вздрогнула, словно ее застали на месте преступления. Сама не зная как, но она нашла в себе силы заехать за Мило в школу, вести себя как обычно, выслушать кучу всяких детских вопросов, самой расспросить его, как дела в школе, как прошел день, хорошо ли поел в столовой и был ли умницей. Все это она проделала на автопилоте, и тот, кто особо не вглядывался, ничего не замечал. Ей был нужен этот обман, хоть еще чуточку, потому что она точно знала, что теперь уже ничего не будет, как раньше.
Тифэн и Сильвэн были в больнице, и Летиция не знала точно, когда они вернутся. Что сказать Мило? Пока что ничего. У нее не было сил впитать еще чью-то боль, когда собственная так велика и остра. Давиду она решила не звонить: боялась, что известие выбьет его из колеи и может случиться авария. Она была сильно напугана жестокостью бытия, а потому предпочла дождаться, когда он вернется, чтобы дать ему возможность отсрочки. Перед тем как и для него мир пошатнется от ужаса небытия.
На самом деле Летиции хотелось еще хоть на несколько минут продлить прошлое, ту счастливую беззаботность, когда главными неприятностями, связанными с детьми, были либо постоянный кашель, либо упорное непослушание с упрямым взглядом исподлобья и таким же упрямым нежеланием признать себя виноватым. У нее и сейчас в ушах звучали их с Тифэн разговоры, когда они жаловались друг другу на обычные сложности воспитания. Что за ночь невозможно выспаться, что одно и то же надо повторять по сто раз, сожалея о том, как славно раньше проходили утра: не требовалось военных действий, чтобы впихнуть в обоих аллергиков хоть немного фруктов и овощей, а вместе с ними и витаминов…
Едва войдя в дом, Мило попросил разрешения пойти поиграть с Максимом. В школе ему очень не хватало приятеля, и он спешил рассказать, что Солен упала с изгороди рекреационного дворика, рассадила себе коленку и очень плакала. И что учительница наказала Леона за то, что он много болтал в классе.
– Ну, мам, так можно пойти поиграть с Максимом?
Максим…
Летиция потерянным, невидящим взглядом посмотрела на Мило. И тогда, шаг за шагом, осознание, что малыша больше нет, начало распускать свои извилистые щупальца и проникать в мозг, в мысли, обкручиваться вокруг сердца. Они расползались во все уголки, неумолимо сжимая свои тиски, и она не могла освободиться, хотя и начала уже задыхаться.
– Почему ты плачешь, мама?
Тыльной стороной ладони Летиция вытерла слезы, катящиеся по щекам. Она уже знала, что Мило тяжело воспримет отсутствие Максима. И что сегодня, приблизительно в 14 часов, они все распрощались с тем временем, которое ушло навсегда: со временем счастья.
Глава 16
Когда вернулся Давид, Мило плескался в ванной. Воспользовавшись тем, что малыш не выскочит внезапно, Летиция все ему рассказала: как она грелась на солнышке, как Максим перевесился через подоконник, как она отчаянно пыталась не допустить катастрофы, которая все-таки произошла… Оба они плакали, прижавшись друг к другу, словно гибель малыша, облеченная в слова, вдруг стала осязаемой, конкретной. Необратимой.
Позже, уже вечером, уложив спать Мило, который пока не знал, какая судьба постигла его друга, Давид вышел на террасу и заглянул за изгородь. В соседнем доме горел свет, и он понял, что Тифэн и Сильвэн вернулись. Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы разглядеть, что происходит в доме… Судя по количеству силуэтов, которые двигались за занавеской, можно было предположить, что там собрались обе семьи.
– Думаю, что сейчас не момент туда идти, – сказал он, возвращаясь в гостиную. – Лучше подождать до завтрашнего утра.
Давид не мог не констатировать, до какой степени сильно и необычно большое горе устанавливает свои порядки в иерархии человеческих отношений. Почти десять лет Тифэн и Сильвэн были их самыми близкими друзьями, и близость была взаимной, он это знал. Помимо ежедневных проявлений дружбы и вереницы анекдотов, все больше их сближавших, Сильвэн однажды признался, что они ему ближе, чем члены его собственной семьи. Однако хватило одного экстраординарного события, перевернувшего нормальное течение жизни, чтобы биологическая семья властно взяла верх над сердечной привязанностью. Могущество клана опасно, кровные связи нерасторжимы, и Давид не без горечи сожаления в этом удостоверился.
Он сожалел о собственной семье, которую так и не узнал.
Сожалел о так рано погибшей семье Летиции.
И наконец, о своем сыне, о Мило, который осиротел, лишившись семейных приключений, богатых связями и препятствиями. Они нас и созидают, и разрушают, но, что бы там ни было, всегда подпитывают.
Летиция вышла из оцепенения.
– Мне обязательно надо их увидеть, – прошептала она.
– Я знаю.
Давид взял ее за руки:
– Но то, что сейчас нужно тебе, не укладывается в сегодняшнюю ситуацию. Они сейчас важны друг для друга. И им нужно одно: быть вместе, чтобы вместе поплакать.
– Мне нужно увидеть Тифэн, – снова простонала Летиция.
– Не сейчас… Там собралась вся семья. Мы будем лишними.
Летиция неохотно сдалась.
– Что мы скажем Мило?
– Правду.
– Когда?
– Завтра. Мы все сделаем завтра. Сегодня мы можем только плакать.
И они проплакали до глубокой ночи.
* * *
Назавтра они поступили так, как решили. Хотя день был будний и считалось, что Мило должен быть в школе, Давид и Летиция оставили его дома. Им хотелось все ему рассказать, не торопясь, в спокойной обстановке.
Мальчуган выслушал их очень внимательно. Его явно больше интересовало, почему родители говорят так медленно, чем сама суть сказанного, которая от него чуть ускользала.
– А как это – быть мертвым по-настоящему?
Давид и Летиция удивленно переглянулись.
– Это значит, что он заснул навсегда, – мягко ответил Давид.
