При виде этого личика у Летиции закружилась голова, и она оперлась на плечо Давида. Тот с беспокойством на нее покосился.
Она глубоко вздохнула и прошептала:
– Все в порядке, все нормально…
– Сейчас не время падать в обморок, – еле слышно, но твердо сказал он.
Она кивнула, слабо улыбнулась и снова посмотрела на Максима.
Летиция не видела его с самого дня трагедии, и то, что у нее не было возможности оплакать мальчика, сделало его исчезновение событием почти абстрактным. А теперь, увидев его бледное личико и застывшее, неживое тельце совсем близко, чуть ли не в нескольких сантиметрах от себя, она почувствовала, как разрывается сердце. Веки сами собой набухли слезами, тело задрожало от рыданий, и сдерживаться она уже не могла.
Рядом с ней тихо плакал Давид.
Летиция сосредоточила все внимание на гробе, силясь побороть свою боль. С другой стороны от гроба она сквозь слезы различила Тифэн и Сильвэна, но посмотреть на них не отважилась. Однако их силуэты огнем жгли глаза и притягивали к себе, как пение сирен. Выдерживать это долго было невозможно, и она чуть повернула голову и встретилась глазами с Тифэн. Та глядела на нее с такой мукой, что Летиции пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пошатнуться. Но глаз от Тифэн она не отвела, хотя и боялась, что у подруги вот-вот начнется истерика.
Но истерики не случилось.
Прошло несколько бесконечных секунд, и Тифэн опустила глаза, тем самым избавив ее от множества мучений. Только теперь Летиция смогла отпустить себя и дать выход своему горю.
Траурная церемония началась. Брат Сильвэна прочитал текст, в котором говорилось о слишком короткой жизни Максима, которая оборвалась так несправедливо рано, и о том, как болезненна для всех эта утрата. Голос его то и дело прерывался от слез, которые у него не получалось сдерживать. Вслед за ним заговорила бабушка Максима с отцовской стороны. Она обращалась к маленькому тельцу и рассказывала, какая любовь связывала их с внуком и что он навсегда останется в ее сердце: его темперамент, вкусы и мечты.
– Ты ведь всегда мечтал быть пилотом, – сказала она, – и я не могу поверить, что ты упал. Нет! Ты взлетел, и я знаю, что сейчас ты паришь где-то в небесах. Ты исполнил свою мечту.
«Пилотом? – удивилась про себя Летиция. – Максим никогда не хотел быть пилотом». Она с горечью подумала, что эта старушка, с таким убеждением рассуждавшая сейчас о Максиме, на самом деле очень мало о нем знала.
– Он не хотел стать пилотом, он хотел стать футболистом! – во весь голос заявил Мило.
Бабушка смутилась, кое-где послышались сдавленные смешки, а Летиция, велев сыну замолчать, подумала, что устами младенца глаголет истина. И отметила, что Мило сказал о Максиме так, словно тот был живым.
Потом друг за другом потянулись надгробные речи: мать Тифэн, ее сестра, учительница Максима, одна из его двоюродных сестер исполнила какую-то пьеску на гитаре. Затем, по просьбе родителей, включили проигрыватель, и заиграла музыка из любимого мультика Максима «Губка Боб». Это было необычно, потому что отрывок они выбрали смешной, и странно было услышать такую залихватскую музыку на похоронах. Однако многие из присутствующих плакали.
Эмоции достигли высшей точки, когда слово взял Сильвэн. Он начал с того, что будет говорить и от лица Тифэн, которая, по вполне понятной причине, не в состоянии ничего сказать, тем более на публику. Потом он надолго замолчал, и все начали задавать себе вопрос: а сам-то он в состоянии? Но он откашлялся и начал. Как и его мать, выступавшая перед ним, он обращался напрямую к сыну. Говорил ему о своей любви, о том, насколько его рождение перевернуло всю его жизнь, открыв в нем способности быть отцом, о которых он раньше и не подозревал. Затем он перешел к тем отношениям, что связывали их троих: его, Тифэн и Максима. Отношения эти были чудесными, редкостными, почти магическими, они все трое открывали друг друга, подпитывали друг друга исключительностью эмоций. Присутствующие затаили дыхание, зато слезы у всех лились рекой. Наконец, Сильвэн не выдержал: он подошел к гробу, с бесконечной нежностью погладил сына по голове и долго плакал, стоя над гробом и без конца шепча слова прощания.
Ни одним словом он не упомянул обстоятельства, при которых погиб малыш.
Церемония подошла к концу. Наступил момент, когда каждый желающий мог подойти и попрощаться с мальчиком. Люди встали с мест и потянулись к центру зала. Давид, Летиция и Мило, повинуясь общему движению, влились в очередь. Когда подошел их черед, Летиция взяла Мило на руки, чтобы он мог в последний раз увидеть друга. Она втайне надеялась, что, оказавшись перед безжизненным телом Максима, Мило, наконец, осознает, что тот ушел навсегда.
Они втроем подошли совсем близко. Максим лежал в маленьком, обитом белым шелком гробу, а вокруг родители расставили его любимые игрушки: грузовичок, фигурку Губки Боба, плюшевых зверушек…
– Тилапу! – закричал вдруг Мило, нарушив царившее в зале благоговейное молчание.
Летиция вздрогнула. Не раздумывая, она закрыла ему рот ладонью, шикнув на него. Потом, когда поняла, что его так взволновало, посмотрела на игрушки, окружавшие Максима.
Среди них действительно был Тилапу.
От удивления она отдернула руку, и Мило без обиняков снова поднял бунт:
– Это Тилапу! Он мой!
Ему надо было немедленно подкрепить слова жестом, и он наклонился, чтобы схватить маленького ушастого кролика.
Летиция крепко прижимала его к себе, а потому успела отступить на шаг, прежде чем кощунство осуществилось.
– Это моя игрушка! – не унимался Мило. – Отдайте!
Давид попытался его утихомирить, но он уже ничего и никого не слушал. Он протягивал руки к тряпочному кролику, вырывался из рук матери и без конца повторял имя любимой игрушки. Растерянная Летиция отступила от гроба, тоже пытаясь его успокоить, но чем дальше они отходили, тем громче протестовал Мило. Выбраться из крепких объятий матери он не мог и принялся молотить ее руками и ногами.
Вокруг них начали перешептываться изумленные зрители.
Летиция не знала, как поступить. В растерянности она случайно встретилась глазами с Тифэн. Та смотрела на нее скорее с отчаянием, чем с угрозой. Тогда Летиция быстро устремилась к выходу, решительно глядя прямо перед собой. Мило продолжал вопить и тянуться руками к гробу, чем очень затруднял движение Летиции, которая уже с трудом удерживала его на вытянутых руках. Обессилев, она на несколько секунд ослабила хватку, и Мило соскользнул вниз и ринулся к возвышению, где стоял гроб.
Здесь его перехватил Давид. Он сгреб сына в охапку и крепко прижал к плечу, на ходу схватив за руку жену.
И все трое, как воры, быстро устремились к выходу.
Глава 24
Только сев в машину, Летиция смогла немного расслабиться. Давид усадил Мило в детское креслице. Пока они шли до машины, мальчуган продолжал громко выражать свое недовольство, и его вопли вывели мать из терпения. Со своего пассажирского сиденья она так рявкнула на него, что он застыл на месте. Конечно, такой метод был не для слабонервных, но зато очень результативен: Мило сразу же замолчал. А Летиция, обернувшись к нему, как фурия, буквально взревела от гнева и унижения:
