Она приняла Мило вместе с родителями в своем рабочем кабинете, в просторной комнате, залитой солнцем и четко разделенной на три пространства. Стену в глубине занимал внушительный письменный стол, правую часть комнаты украшали диван и удобное кресло, стоявшие напротив друг друга. Их разделял низкий столик, а на нем коробка с бумажными носовыми платками – только руку протяни. Слева располагалась игровая зона, ограниченная простым ковром, где стоял большой ящик с игрушками для маленьких пациентов.
– Я вас слушаю, – сразу приступила к делу Жюстин, усадив Давида и Летицию на стулья перед столом.
Летиция обрисовала ситуацию: трагическую гибель Максима, бредовые обвинения, брошенные его матерью, ссору и примирение с соседями. Особое внимание она уделила реакции Мило на гибель друга: видимое отсутствие печали по этому поводу, эпизод с Тилапу, скандал на похоронах Максима, приобретение новой игрушки, имя, данное ей Мило, выброшенный в окно медведь.
Пока она рассказывала, Мило, обнаружив полный ящик игрушек, сразу же уселся на ковер и принялся за игру.
– А что представлял собой Максим в глазах Мило? – спросила детский психиатр, когда Летиция закончила говорить.
Ответил Давид:
– Максим был его лучший друг. Они выросли вместе и почти что вместе родились. Можно сказать, они были как братья.
– А у них существовало какое-нибудь соперничество?
Давид и Летиция дружно замотали головами.
– Они, конечно, иногда ссорились, не без этого, но никакого соперничества я не замечала, – сказала Летиция.
– А вы сами какое чувство испытывали по отношению к Максиму?
– Мы его очень любили, – ответила Летиция, словно это само собой разумелось.
– Как сына?
– Нет… нет, конечно… Я бы скорее сказала, как племянника.
Жюстин Филиппо задавала вопросы, они на них отвечали, и постепенно стала ясна картина их жизни до гибели Максима. Они подробно остановились на тех чувствах, что вызвали у них обвинения Тифэн, на том, что сейчас их связывает та же дружба, что и раньше, об образе смерти, разделившей мальчиков.
– Если я правильно поняла, Максим был для Мило идеальным братом: каждый жил в своем доме, со своими родителями, ни один из них не вторгался в эмоциональное пространство другого, имея предрасположенность к играм с воображаемыми элементами; они целыми днями играли вместе, а потом расходились по домам с родителями. Никакого соперничества, никакого чувства, что вторглись на твою территорию, никакой состязательности.
Давид и Летиция кивнули в знак согласия.
– Все равно что медвежонок, с которым играют, когда хотят, а когда он надоедает, его запихивают в ящик, – прибавила Жюстин Филиппо.
Эта параллель по-новому осветила поведение маленького мальчика в представлении Летиции, и она не смогла удержаться от улыбки.
– Играют, когда хотят, да…
– Вот только Максим вовсе не был медвежонком Мило, – заметил Давид.
– Не был, однако, по всей видимости, медвежонок занял место Максима.
– А это хорошо или плохо? – спросила Летиция.
Детский психиатр немного подумала и ответила:
– В этом нет ничего тревожного. По крайней мере, на этой стадии привыкания к утрате. Воображаемые друзья призваны заполнять пустоты, и Мило заполнил пустоту на месте Максима тем, что было в его распоряжении.
– Но тогда почему он выбросил медвежонка в окно?
– Потому что вы попросили его отказаться от идентичности медвежонка. Для него выбросить медвежонка в окно означает вернуть ему идентичность.
Летиция вздрогнула:
– Значит, не надо было требовать, чтобы он назвал игрушку другим именем?
– Сказать по правде, не надо. Не надо было этого делать. Но тут нет большой беды. У вашего сына есть навык самостоятельности, и он это доказал.
Летиция задумчиво покачала головой, и лицо ее сморщилось от чувства вины.
Давид привстал со стула, наклонился к Жюстин Филиппо и тихо спросил:
– Почему он ни разу не заплакал, узнав о гибели Максима?
Наверное, он не хотел, чтобы его слова услышал мальчик, который играл на ковре, казалось, не интересуясь, что там говорят взрослые.
– Не обманывайте себя, месье, ваш ребенок в полной мере оплакал смерть друга, – ответила врач, не понижая голоса. – Просто он плакал совсем по другому поводу, он преобразовал свою боль, пустил ее в другое русло. Но вот что очень важно вам сейчас понять. Мило своими реакциями и своим поведением настойчиво добивается права на беспечность. Продолжая жить, как будто ничего не произошло, он просто сообщает вам о своем намерении посвящать все свое время и энергию, чтобы жить именно как маленький ребенок. Но это не означает, что он не принимает гибели друга.
– Вы полагаете, что у нас нет повода за него беспокоиться? – спросила Летиция.
– Я этого не говорила, – возразила Жюстин Филиппо. – Я сказала, что Мило по-своему справил траур по другу, не так, как вы того ожидали. И очень хорошо, что вы с этим пришли ко мне.
Давид и Летиция согласно кивнули.
– Однако, – продолжила детский психиатр, – думать, что Мило не нуждается в поддержке, потому что он инстинктивно парировал этот удар, было бы ошибкой. Именно поэтому я вам предлагаю, разумеется, если вы согласны, небольшой курс терапии, который поможет вам троим миновать этот мрачный период вашей жизни.
– Вы думаете, это необходимо? – спросила Летиция, скорее обеспокоенная, чем не согласная с идеей терапевтического курса.
– Узы, которые связывают вас с соседями, очень напоминают семейные. Очень хорошо, что вы сказали: «Максим и Мило были как братья, и я любила Максима, как племянника…» Таким образом, исчезновение Максима из жизни вашего сына вовсе не безобидно. Если вам, людям взрослым, учитывая ссору с вашими друзьями сразу после трагедии, удалось указать им место в ваших приоритетах, то с Мило все совсем по-другому. И в голове, и в сердце своем он потерял брата.
Давид и Летиция переглянулись.
– Я не прошу у вас немедленного ответа, – продолжала Жюстин Филиппо, – возвращайтесь домой, обдумайте все как следует вдвоем, а потом сообщите мне.
Сеанс подошел к концу. Давид и Летиция расплатились по счету и вышли из кабинета вместе с Мило.
Несколько секунд они шли молча, осмысливая все услышанное.
– А с ним она так и не поговорила, – вдруг прошептала Летиция, указав на Мило, который шел впереди прямо к машине.
– Шестьдесят евро! – проворчал Давид. – Эта терапия дорого нам обойдется.
– Тем более что я не вижу, какую пользу она сможет принести Мило, – заметила Летиция, пожав печами.
Они снова замолчали, и каждый погрузился в свои мысли.
