Давид все время держал Летицию за плечи, стараясь повернуть ее лицом к себе, увидеть ее глаза и успокоить. Но она была слишком потрясена, и гнев опьянял ее.
– Я тебе не верю! – рычала она, пытаясь высвободиться из сильных рук Давида. – Это ты! Ты все нарочно подстроила!
– Как ты можешь так говорить? – всхлипывала Тифэн, совсем потеряв разум от оборота, какой принимало дело.
– А ты? Как ты могла поставить ядовитые продукты туда, где их мог достать ребенок?
– Я никогда не хотела причинить ему зло! Я только что закончила готовить смеси…
– Ядовитые вещи не оставляют там, где до них может добраться ребенок! – кричала Летиция, не обращая внимания ни на какие доводы. – Это всем известно! Ты никогда не хотела причинить ему зла? Тогда объясни, как он мог получить доступ к твоим ядам?
Тифэн, бледная как смерть, похожая сейчас на тряпичную куклу, висящую на руках у Сильвэна, резко подняла голову и с болью посмотрела на Летицию.
– Если я обращаю меньше внимания на то, что и где я ставлю, и вообще на домашние опасности, так это потому, что в моем доме больше нет ребенка! – выкрикнула она с мукой.
Искра отвращения вспыхнула в глазах Летиции. Она тоже обмякла, и Давид ослабил хватку. Почувствовав свободу, Летиция встала на ноги и смерила Тифэн презрительным взглядом.
– Ошибаешься, Тифэн, – жестко отчеканила она. – В твоем доме больше нет ребенка именно потому, что ты не обращаешь внимания на домашние опасности.
– Хватит! – в ужасе рявкнул Сильвэн.
От этого крика обе застыли на месте. Лицо Сильвэна исказилось от боли, он выпустил Тифэн, и она упала на колени, продолжая всхлипывать. Потом он медленно подошел к Летиции и, угрожающе нацелив в нее палец, повторил свой приказ:
– Хватит, Летиция. Прекрати! Прекрати, или я сейчас влеплю тебе по твоей мордочке святоши-недотроги!
Она инстинктивно отступила на шаг. Давид воспользовался этим и встал перед ней, загородив ее от Сильвэна. В коридоре повисла враждебная тишина. Мужчины смотрели друг на друга с неприязнью, злобой и горькой мукой. Но главное – с недоверием. В этом взгляде соседствовали все ужасы пережитого дня, все сомнения и опасения.
Этот взгляд предвещал конец и без того умирающей дружбы.
Давид вздохнул.
– А теперь оставьте нас, – глухо приказал он. – Уходите!
В наступившей тишине слышались только рыдания Тифэн. Мужчины еще какое-то время держались, стоя лицом к лицу, потом Сильвэн опустил голову. Медленно развернувшись, он помог встать жене, обнял ее за плечи, и оба направились к выходу.
Глава 41
Снова потянулось бесконечное ожидание. Секунды падали одна за другой, сплетаясь в череду ощущений, где безумная надежда соседствовала с самым безысходным ужасом. Когда неумолимо рушится уверенность, что находишься в защищенном от бед пространстве, как при взрыве, от которого душа покрывается трещинами, ты пытаешься заделать пробоины, потому что все это может произойти с кем угодно, но не с тобой… А потом твое сознание пронизывают слова, всплывают и зависают образы, невыносимые и безжалостные. И ты зажмуриваешься, чтобы не видеть, не чувствовать, не думать, в смехотворной попытке справиться с бедой одним усилием воли…
Летиция снова вернулась в кресло, Давид опять стал мерить шагами коридор. Время словно повисло в пустом пространстве, в чистилище, где карающая рука может опуститься в любой момент, как только огласят вердикт. Зал трибунала, пыточная камера… Комната ожидания.
Погрузившись в свои мысли, Летиция вдруг поняла, что затаила дыхание, замедлила его, как будто это поможет ей замедлить бег времени и навсегда остаться там, где все еще возможно. Ее малыш умрет? Одна мысль об этом была невероятна.
И вдруг простой факт, что она только еле прикоснулась к той голгофе, что перенесли Тифэн и Сильвэн, заставил ее по-другому взглянуть на вещи.
То, что она наговорила Тифэн, все оскорбления, что бросила ей, совершенно не подумав, просто так, чтобы сделать больно, словно заглушить собственную боль можно, просто ранив кого-то другого… Тут заговорило ее подсознание, она была в этом убеждена.
Тифэн пыталась убить Мило?
Летиция уже начала искренне в это верить. И чем больше она об этом думала, тем яснее и проницательнее ей казалась логика собственных размышлений. Как могла Тифэн даже на минуту выдерживать вид Мило?
Ведь в нем отражался образ ее собственного погибшего сына, мальчика, которого больше никогда не будет. Но будет вечное напоминание о том, кто сгинул навсегда.
Живой укор за то, что она сделала…
Не говоря уже о том, что воспоминания о Максиме были постоянно связаны с Мило. Ведь Тифэн, помимо своей боли, уже окончательно осознала очевидную вещь: это она одна в ответе за смерть мальчика. Как выжить после этого с лезвием в груди, которое при каждом движении режет тебе сердце?
Но хуже всего в ежедневной муке Тифэн и Сильвэна было то, что у них перед глазами разворачивалась счастливая жизнь, та самая, что теперь им была заказана. Соседство, которое они когда-то превозносили до небес, превратилось в ежедневную пытку: Мило возвращался из школы, Мило играл в саду, у Мило был день рождения, Мило вырастал, смех Мило раздавался повсюду… Мило жил! Живой символ радости, искромсанной мечом вины. Их соседи жили в раю, а сами они погрузились в муки ада.
Поскольку этот рай был им заказан, то для них единственным шансом было его разрушить.
Да, теперь она была в этом убеждена: Тифэн собиралась убить Мило. Это не был несчастный случай. Кроме того, она не помнила, чтобы на кухне была хоть какая-то емкость, где мог бы храниться ядовитый травяной настой. Они с Тифэн готовили там аперитив, и она ничего подобного не заметила. Тифэн сказала, что поставила их на кухонный стол… Если это действительно было так, она бы увидела… Но как она собиралась заставить Мило проглотить яд?
Вдруг Летиция резко выпрямилась в кресле и крикнула:
– Чипсы!
Давид удивленно на нее взглянул:
– Что чипсы?
– Тифэн отравила Мило!
– Что ты несешь?
– А ты вспомни! Тифэн насыпала чипсы в чашку раньше, чем мы закончили готовить аперитив. А когда ты собрался взять несколько штук, она не позволила и шлепнула тебя по руке. Чипсы предназначались только для Мило, она знала, что он их обожает… Я убеждена, что она туда добавила яд.
– Да ты бредишь!
Давид, похоже, вовсе не разделял ее мнения и не вникал в ее логику. Но она не сомневалась, что, когда он точно проследит за ходом ее мыслей, он ее поддержит. Просто обязан поддержать, потому что соседи теперь представляют для них угрозу. И близость их домов только увеличивает опасность, угрожающую их ребенку.
И то, что раньше было их сильной стороной, теперь стало самой тревожной из слабостей.
