Джаспер задержал дыхание и прижал к себе дельфинью грудь, готовясь надавить еще сильнее. Но дельфин вдруг перестал вертеться, замер и затих, как машина, из которой выдернули ключ зажигания.
«Только не говорите, что я его убил», – подумал Джаспер. Мысль, что он мог убить дельфина, даже непреднамеренно и для самозащиты, Джаспера пугала. Как будто на него ложилось проклятие. Люди об этом не узнают, но природа знает все. И теперь каждое утро в его машине будут, например, кишеть жуки. Дельфины – как альпаки. Насилие над ними – просто дикость. Он не знал, сажают ли людей в тюрьму за убийство дельфинов, но если бы он оказался перед судьей и вынужден был объяснить, как он совершил это преступление, реакция судьи, наверное, сводилась бы к «Чувак, серьезно?»
Джаспер задался вопросом, как часто дыхательное отверстие дельфина должно оказываться над водой. Он никогда не был особенно внимателен на уроках естествознания, если только они не поджигали что-нибудь или не смотрели фильмы про сексуальное воспитание. Из-за сокращения бюджета на образование им показывали устаревшие лет на пятнадцать видео. Это отдавало фетишизмом, потому что актеры были одеты, причесаны и накрашены по моде прошлого десятилетия – Джаспер с друзьями называли вызванную этими фильмами эрекцию «стояк машины времени». На стене в классе висел постер с художественной реконструкцией самки человекообразной обезьяны. Она тоже возбуждала Джаспера. Про себя он шутил, что это тоже стояк машины времени – если вернуться в очень далекое прошлое, когда еще не было людей, которые могли вызвать возбуждение, а только человекообразные млекопитающие, ставшие генетическими предками человеческого рода. Но ему так и не удалось придумать достаточно остроумного названия, чтобы признаться в этой фантазии товарищам. Например, «Стояк машины времени на максималках» звучало так, словно дело было не только в максимальном перемещении во времени, но и в интенсивности эрекции – и так далее.
Он снова посмотрел на дельфина, в его глаза, и испытал облегчение, заметив легкое движение. Он не убийца! Но дельфин все равно выглядел необычайно сонным, как будто его чем-то обкололи. Джаспер попытался вспомнить все образы дельфинов – и настоящих, и тех, что были в мультиках, даже песчаные скульптуры. Ни один не был сонным. С дельфином что-то было не так. Может быть, он умирал. Или было какое-то более обнадеживающее объяснение? Может, дельфин просто хотел подремать? Дремлют ли дельфины? Джаспер обхватил его крепче, неловко удерживая, как гитару, слишком тяжелую, чтобы на ней можно было играть, и подумал, что мог бы покачать животное вперед-назад, как укачивают на руках младенцев. Тогда, как только дельфин уснет, Джаспер мог бы уйти. А дельфина бы унесло в море, как упущенную доску для серфинга. Может быть.
«Стоп, – сказал Джаспер, – Нет. Нет!» Он почему-то до сих пор не обращал внимание, – если и было больно, то он не заметил, – что его запястье кровоточит. Сильно, как в фильме ужасов. Из мест, где кожу проткнули конусообразные зубы, безостановочно текла ярко-красная кровь. Проколы казались бездонными.
Возможно, в беде был сам Джаспер, и не только из-за ран. В конце концов, почему дельфин вообще набросился на него? Болеют ли дельфины бешенством? Не передается ли через их слюну ЗППП?
Однажды отца Джаспера укусил коричневый паук-отшельник. Это случилось как раз после того, как мать от них ушла. Джаспер тогда учился в средней школе. Им не пришло в голову сохранить образец. Отец проявил недюжинную энергию, расправившись с пауком, – прихлопнул его несколько раз подряд, а потом испачканной подошвой ботинка нарисовал мокрую улыбающуюся рожицу на цементном полу гаража. Дело было в конце весны, около восьми часов утра в субботу. Отец выпил восемь банок пива и, меняя с Джаспером масло в седане, выкрикивал под рождественские гимны, игравшие на проигрывателе: «Джингл беллз! Пошла ты нахрен, Дениз! Весь город знает, что ты потаскуха! Джингл беллз! Джаспер, разве нам не весело?» К полудню они оба лежали в машине и слушали радиостанцию, транслирующую кантри, и отец то терял сознание, то приходил в себя. Джаспер и сам изрядно набрался: за пару часов песенного марафона он понял, что, если приложиться к пиву, отец не станет его останавливать. Джаспер был достаточно пьян, чтобы пойти и попробовать заговорить с одной из живших по соседству девушек, Саванной, которая все время отдыхала во дворе в бикини, чаще всего – с подругой, тоже одетой в купальник. Обычно они загорали или брызгались друг в друга из шланга. «Она одна из тех девушек, которых ты не должен приводить к нам домой», – однажды сказала ему мама. А теперь домой нельзя было пускать маму, странное дело. Джаспер оглянулся, прикидывая, не нужно ли перед уходом попытаться установить вентилятор, чтобы дуло папе в лицо, и увидел, что отцовская икра раздулась раза в четыре и приобрела неравномерный венозно-синий оттенок. По лицу отца стекали струйки пота; его тело пахло как пахнет мокрая дворняга.
В больнице выяснилось, что необходимо знать точно, кто именно его укусил. Медсестры пытались показывать одурманенному отцу Джаспера фотографии различных пауков, но пользы от этого не было никакой. («Меня бросила жена, – отвечал он, – и она не вернется»). Они начали экспериментировать, но ткани отмирали быстрее, чем должны были. На следующий день врач пришел, чтобы прочитать нотацию: «Если бы вы догадались сунуть образец в банку, нам было бы намного легче. И если бы вы не напились». Отцовская икра выглядела так, словно ее на треть обглодали. Как будто он в последний момент вырвался из рук каннибала.
Вдруг Джасперу показалось, что дельфин писает на него. Тот явно совсем расслабился.
Джаспер взглянул в сторону берега. Было неразумно отпускать агрессивное животное, которое только что обменялось с ним патогенами. Животное нужно было проверить. Кто знает, что Джаспер мог от него подхватить? Удастся ли запихнуть дельфина в багажник? Привязать к крыше машины веревкой? Отвезти прямо в отделение неотложной помощи?
Странный выдался день. Его карму, в которую он на мгновение поверил, подпортила встреча с Родинкой – казалось, будто его вина была не в том, что он разбил ей сердце или украл у нее деньги, а в том, как он вел себя с ней сегодня в мотеле. Джаспер и так чувствовал себя из-за этого неважно, а теперь еще эта история с дельфином. Чем раньше он доберется до берега, тем раньше начнется новый день, и, когда он проснется, удача снова вернется к нему.
Ни на одной тренировке он не уставал так, как пока тащил дельфина к берегу. Животное, казалось, весило тонну, Джаспер кряхтел: он очень устал от драки. Сколько они боролись? Он понятия не имел. Джаспер замедлился и посмотрел вниз.
Дельфинья спина блестела, как зеркало, – так сильно, что Джаспер увидел собственное отражение в серой коже. Свое искаженное лицо с приоткрытым – он тяжело дышал – ртом. Джаспер отшатнулся. Он выглядел старым.
Настолько старым, что отражение никак не могло ему принадлежать: он видел свое будущее. Оно было прямо там, на скользкой глади дельфиньего тела. Это отражение коверкало вечно молодой автопортрет, который разум Джаспера положил в основу его личности. Несмотря на вес животного и собственное кровоточащее запястье, Джаспер чувствовал, что не может отвести взгляд.
