Джаспер поставил вариться кофе и машинально открыл дверь, чтобы взять газету. Он прочел заголовок и уронил ее, потом наклонился, поднял и захлопнул дверь своего номера так быстро, как только мог.
«Заинтригованная нация жаждет установить личность Спасителя Дельфинов». Джаспер хотел посмотреть, что за местная газетенка оказалась у него в руках, а газета оказалась национальной.
Знала вся страна.
От одного побережья до другого люди просыпались, смотрели на фотографию Джаспера и спрашивали себя, не видели ли они или не общались ли они с кем-то похожим на него. Его анонимность оказалась под угрозой взлома.
Это была боевая тревога, требовавшая немедленных действий. Значит, ему предстояло распрощаться с волосами.
«У меня получится», – прошептал он, хотя сам не слишком-то в это верил. Он слышал о мужчине, который, чтобы спастись, отрезал себе застрявшую конечность. Тот парень отвлекал себя вдохновляющими мыслями о семье. Если отец Джаспера еще жив, они друг друга не узнают; Джасперу было семнадцать, и он был совсем тощий, когда он покинул дом – и с тех пор никогда не возвращался. Что его вдохновляло? Деньги, секс, комплименты. Все это доставалось ему в избытке во многом благодаря волосам. Почему-то казалось, что сбрить их – все равно что повредить свой пенис. Джаспер не понимал почему, но воспринимал именно так. Будет больно. Вероятно, фантомные боли его тоже ждут, и он будет чувствовать их, даже когда сядет в свой кабриолет.
Он включил бритву. В качестве мотивации он выбрал паранойю: он должен действовать быстро, в любой момент в дверь может постучать какой-нибудь ловкач-журналист, из-за тяжелого детства гоняющийся за новыми достижениями. Может, журналистов будет целая толпа. Наверное, они уже нашли Родинку, взяли у нее интервью и теперь едут в его отель. Он должен принципиально изменить внешность до того, как его найдут. Волос будет достаточно, чтобы журналисты усомнились и он смог сбежать, пока они проверяют свою информацию.
Сбрить бородку было проще всего: он часто ее подстригал, иногда – очень коротко. Приятно, что так его лицо будет лучше видно. Может быть, новая стрижка не ограничит количество его связей; просто изменит выборку. В течение следующего года, пока волосы не отрастут, он будет ориентироваться на женщин, которым нравятся гладковыбритые мужчины. Можно соврать, что он служил в армии.
Когда Джаспер закончил, он достал из мусорного ведра скомканный пакет из-под фастфуда и сгреб в него волосы, потом сунул его в свой чемодан. Он не знал, как в конце концов поступит с ними, но не хотел закапывать их, сжигать или делать что-то подобное. Когда-то он разводил на деньги женщину по имени Лила, сестра-близнец которой умерла от рака, когда они обе были подростками. Их родители сделали из ее праха брильянт и вставили его в кольцо. Возможно, Лила заложила это кольцо, чтобы выручить деньги после того, как он ее обокрал. Ему была неприятна эта мысль, он сомневался, что Лила так поступила. Как бы она договаривалась с ломбардщиком? «А вот кольцо с человеческим прахом»? Но, может, такое часто случается; может быть, многие люди ходят с брильянтами, которые они купили в ломбарде и которые на самом деле сделаны из праха. Джаспер решил, что не против иметь кольцо с пеплом своих волос. Может, оно бы давало ему силу – как волосы давали силу Самсону. Джаспер подумал о победах, которые он одержал с прошлой прической, обо всех женщинах, у которых тянул деньги. Длина его волос была своего рода линейкой, по которой он мог измерить свой прогресс на стезе мошенничества. Он не мог их просто выбросить. Возможно, ему будет не так грустно, если он сохранит волосы и будет возить их с собой. Можно помечтать, как однажды он поедет в клинику, где их смогут нарастить обратно.
Все будет хорошо. В основании позвоночника он все еще чувствовал крошечный узелок неприятных эмоций, и был риск, что он останется там на некоторое время, пока история со Спасителем Дельфинов не утихнет. Не помешает постоять под душем и быстро довести себя до оргазма перед поездкой – в качестве лекарства от тоски. Потом он отправится в путь.
Обычно во время мастурбации Джаспер отправлялся в чертоги разума, которые он называл Музеем трофеев. Там было всего несколько экспонатов, не имевших отношения к его любовным завоеваниям: любимые порноролики, подростковые перепихи, задницы, груди и животы, которые он видел на пляжах и которыми когда-то залюбовался, но обладательницы которых были или безденежными студентками, или погрязшими в долгах работницами среднего звена, или сами приехали на заработки. Все это вместе сливалось в коллаж, покрывавший стены, как обои, но роль обстановки комнаты исполняли, безусловно, женщины, с которыми Джаспер спал и от которых получил деньги; это сочетание делало воспоминание о них особенно привлекательным. Иногда ему хотелось позвонить им и сказать: «Я думаю о тебе всякий раз, когда дрочу. Я буду думать о тебе во время мастурбации до самой смерти». Из-за обиды женщины вряд ли были бы этим тронуты, но разве не приятно, что он по-прежнему поклоняется им в сексуальном плане? Разве это не доказательство, что он не такой плохой человек, каким они его, наверное, считают? Они, наверное, предполагали, что, заполучив их деньги, он никогда снова не вспомнит об обманутых любовницах. Но расставание с ними, напротив, особенно когда у него оставался их капитал, гарантировало, что Джаспер никогда их не забудет. Он никогда не забудет ни одну из своих побед.
Однако сейчас, в душе отеля, когда он прикасался к себе, ни один из этих образов не всплыл перед глазами.
Вместо этого было ощущение, как будто кто-то взломал телепрограмму. То, что передавали обычно, сменилось изображением дельфина. Образ сверкающей влажной серой кожи заполнил его разум; она казалась более гладкой, чем любое безупречно выбритое бедро. Джасперу даже захотелось провести по ней губами.
Джаспер замер, щелкнул костяшками пальцев и попытался начать заново. Велел себе выбрать конкретный объект и сосредоточиться на нем. Почему бы не остановиться на последней победе, Родинке, воспоминание о которой было еще так свежо и которую, может быть, злость из-за потери 401 тысячи долларов сделала еще более сексуальной? Он хорошо ее знал. Он подумал о том, как она приседает, опускаясь на него сверху, и неспешно ведет бедрами по кругу, запрокидывает голову и стонет; в такие моменты Джасперу нравилось смотреть на покрывающие ее тело родинки и мысленно соединять их в созвездия – он нашел несколько, которые могли вместе составить огромный треугольник (левое плечо, правая подмышка, и еще одна, большая и плоская, пониже пупка), а затем пытался найти очертания все более сложных форм, пока она медленно приближалась к оргазму. Родинка всегда была неторопливой, а о том, чтобы его женщины не кончали, конечно, не могло быть и речи. Не могло быть и речи о том, чтобы начать их торопить. Впрочем, все было в порядке; он умел себя развлечь: если посчитать маленькие красноватые родимые пятна между ее грудями и закрыть глаза на асимметрию, получался двенадцатигранник. Он воскресил в памяти приятное напряжение в паху, которое все росло и натягивалось, пока она двигалась на нем, а он представлял геометрические фигуры вокруг ее левой груди так, чтобы дойти до соска в момент эякуляции – это всегда был надежный способ кончить.
