– Прости, – всхлипнул он. – Пожалуйста, не выгоняй меня. Я обещаю, что я теперь не такой ужасный человек, каким был раньше.
– Ты стал слишком эмпатичным, это тебя отравляет, – сказала Вода. Облако дыма, которое она выдохнула, стало оседать под действием силы тяжести; вместо того, чтобы повиснуть у нее над головой, оно опустилось, как опускается грязное автомобильное стекло. Он поднял глаза и увидел, что Вода обеспокоенно морщит лоб. – Ты сейчас чувствуешь, как подросток. Эмоции накатывают и переполняют тебя. Я не хотела, чтобы так получилось. Не в такой степени.
Джаспер сглотнул.
– А чего ты хотела?
Внезапно ему стало стыдно, что он отдалился от отца, что никогда не связывался с мамой после того, как она ушла.
Он смутно помнил, что его мать рассказывала ему, как не спала ни одной ночи, пока ему не исполнилось три года; каждые несколько часов ее одолевал страх, что он не дышит, и она шла его проверять. Он много размышлял об этом после того, как она ушла. Если она не врала, то как она могла уехать, когда он был еще ребенком?
Но имел ли он право осуждать ее, ничего не зная? Он ведь тоже бросил папу. Когда мама ушла, Джаспер из солидарности с папой сбрасывал ее звонки и отправлял обратно письма, которые она присылала. Он очень на нее злился. Но ему все равно было непросто. Время от времени они с папой играли в одну игру: нужно было придумывать самые худшие варианты жизни для мамы, которая их бросила, предполагая, как она живет сейчас. «Может, она встречается с клоуном из цирка, – говорил его отец, – и у нее жуткая аллергия на грим, который он использует, а грим никогда не вымывается полностью, так что она постоянно покрыта страшной сыпью. Едят они только цирковую еду, потому что спят в задней части фургона, на котором ездят с шоу по городам, и у них нет холодильника, чтобы хранить мясо и другие продукты. Плюс они получают скидку в цирковом буфете, и не выживут без нее, ведь они очень бедные. В плане карьеры этот парень – самый младший клоун, и над его штуками на представлениях зрители смеются очень редко, поэтому руководство платит ему все меньше и меньше. За последние несколько месяцев все, что они с твоей матерью ели – это сахарная вата и слоновьи уши. У нее гниют зубы, и она набирает вес, хотя и страдает от недоедания. Она стала такой некрасивой, что клоун изменяет ей с одной из артисток, выступающей на трапеции, так как считает, что если изменишь в воздухе, это не считается». Тут папа обращался к нему за помощью.
«Ну… клоун храпит», – добавлял Джаспер, а папа кивал и говорил: «Да, хорошо, но придумай лучше что-нибудь плохое про ее жизнь в цирке». Поразмыслив, Джаспер отвечал: «Может быть, там есть клетки со львами и тиграми, которые постоянно ставят рядом с их фургоном, когда они останавливаются в городе. Где бы они ни парковались, их фургон постоянно зажат между клетками. А мама так боится львов и тигров, и ей так не нравится ходить мимо клеток, что обычно вместо того, чтобы выйти из фургона в туалет, она писает в один из буфетных стаканчиков и выплескивает все в окно. Только вот запах свежей людской мочи сводит львов и тигров с ума, они рычат всю ночь напролет, а она либо не может заснуть, либо засыпает и видит кошмары под рев диких кошек, раздающийся у нее под ухом». На это папа отвечал: «Замечательно. Жизнь хуже некуда».
Сейчас Джаспер понимал, что «хуже некуда» было играть с папой в эту вот игру. «Хуже некуда» было, когда они прекратили говорить слово «мама», когда она ушла, и стали называть ее «она», то есть «мама, которой нет»; каждый раз, когда папа начинал с кем-то встречаться или женился, у этой женщины было имя, только пока она жила с ними, но, уходя, она его лишалась, и появлялась новая «она».
– Я хотела, чтобы ты в меня влюбился и жил со мной, а я могла бы заниматься с тобой сексом, – сказала Вода. – Я занятая женщина, мне казалось, что это было бы очень удобно. Я не пыталась превратить тебя в бойскаута. Я думала, что запустить в твоем мозгу стимуляцию сочувствия – все равно что бросить в вулкан бумажное полотенце. Но посмотри на себя – месяц после операции, а ты все вокруг готов залить лавой сожаления! В тебе столько чувства вины, что это… восхищает.
Ее слова били в точку. Он чувствовал, как чувство вины неуклонно растет, что бы он ни делал, такое же болезненное и неуемное, как чувство голода. «Вот черт», – добавила Вода, затем схватила глиняный рододендрон и швырнула его об стену. Он разлетелся вдребезги, и роботы-пылесосы тут же закружили вокруг останков, как канюки, регулируя свои настройки в соответствии с особенностями материала, а потом двинулись вперед, чтобы съесть осколки. Внезапно у Джаспера в голове возникла очень яркая, очень пугающая картина: его собственный рассеченный труп на полу, кожа на груди раздвинута, как занавески, и стая роботов-пылесосов пирует, пожирая его органы.
– А они съели бы человека? – спросил Джаспер. – Например, если бы я случайно споткнулся и упал?
– Если тебе хочется, мы можем переспать на прощанье. В противном случае, я думаю, что наш эксперимент по совместному проживанию подошел к концу. На заднем дворе есть гостевой домик, в котором ты можешь переночевать, если хочешь, но завтра тебе нужно будет уехать.
Стены гостевой спальни были покрыты розоватой штукатуркой, которая выглядела точь-в-точь как растекшаяся глазурь. Он поймал себя на том, что некоторое время фантазировал о своих собственных фантазиях. В прежней жизни он иногда представлял, что сидит внутри гигантского торта, в съедобной набедренной повязке, и как только официант отрежет кусок, он выйдет в гигантский приемный зал, где сотни недавно разведенных женщин празднуют окончание супружества и готовы использовать его тело, чтобы воплотить в жизнь свои самые грязные фантазии.
Вместо этого он отметил, что утренняя эрекция только мешает; его слишком мучило чувство вины и горечь, чтобы думать о дельфинах, Воде или чем-то еще. Его новый мозг, казалось, принуждал его к искуплению.
Но, может быть, в глубине души он всегда этого хотел? Уставившись на потолочный вентилятор, он вспомнил, что сказала ему Вода однажды ночью. Они смотрели шоу под названием «Мне точно изменяют», где недоверчивые супруги приводили домой съемочные группы, чтобы застукать вторых половинок за изменой.
Джаспер был потрясен, насколько его это возмутило. Его захлестнуло незнакомое чувство «Да как они могут?», и он сказал об этом Воде. Его также удивило, что каждый партнер, которого обвиняли, на самом деле изменял. Ни разу съемочная группа, ворвавшись в квартиру, не заставала второго супруга жарящим курицу, делающим приседания или драющим какую-нибудь плитку.
Вода пожала плечами.
– Люди так носятся с концепцией свободы воли. С точки зрения нейрохимии это полный бред. Гормоны, генетика, прошлый опыт – все это определяет наш выбор. Почему все вокруг так боятся позволить науке помочь? Если пара хочет никогда не изменять друг другу, я могу это обеспечить. Операция слишком рискованная, чтобы сделать ее частой практикой, но давай представим, что процедура совсем безвредна. Многие люди откажутся и скажут мне, что это обесценивает верность, потому что значение имеет только свобода воли. Но нельзя полагаться только на свободу воли. Сказать кому-то: «Я никогда тебе не изменю, потому что я сделал так, что больше не смогу чувствовать возбуждение вне наших отношений» – разве это не ценнее?
