Лучше просто смотреть фотографии милых зверюшек, не превращая их в коварное оружие, с помощью которого можно заставить людей с собой общаться.
Когда Байрон с Фиффани поженились шесть месяцев спустя, их свадьба была куда более масштабным и распиаренным событием, чем свадьба Хейзел. Они рекламировали не технологии, а свою историю любви: если публика на нее поведется, то поведется и на все остальное, что Байрон предложит потом.
Мучительнее всего было смотреть интервью с Фиффани из-за того, что она говорила и о чем умалчивала. Все фразы, которые она произносила, принадлежали Хейзел, и некоторые из них без контекста звучали очень специфично. Когда ее спросили, где они проведут медовый месяц, Фиффани ответила: «Когда я стою у бассейна в сухом купальнике, меня панически пугают люди в мокрых купальных костюмах. Сейчас уже легче, но мне все равно страшно, что я случайно прикоснусь к ним, и мой купальник тоже промокнет, пропитается водой из бассейна, хотя я еще не нырнула». «Думаю, тогда вам лучше не ездить в тропики», – ответил репортер.
Хейзел не стала отсматривать бесконечные интервью с Фиффани – она не вынесла бы просмотра предсвадебного интервью Фиффани и Байрона, которое, казалось, транслировали все без исключения крупные сети и веб-сайты, – но в этом не было необходимости. Она и так знала. Условие, которое приняла Фиффани, было частью наказания Хейзел: публично Фиффани могла произносить только фразы, которые Хейзел говорила Байрону в течение их брака.
Почему Фиффани согласилась на нечто настолько абсурдное, удивлялась Хейзел, и какие нейромодуляции потребовались, чтобы ее уговорить? Безграничное богатство и известность, наверное. Хейзел все это было не нужно – внимание широкой публики ее пугало, к тому же широкая публика, похоже, не спешила находить Хейзел очаровательной и стремиться с ней общаться – но Фиффани приняли хорошо, и ей самой нравилось появляться в СМИ. Ей блестяще удавалось использовать прошлые реплики Хейзел, часто придавая им метафорический смысл. Может быть, она воспринимала это как забавную игру. Хейзел поймала себя на размышлениях о том, как работает программное обеспечение у нее в голове: возможно, Фиффани проговаривает вопрос про себя и видит возможные варианты ответа?
Еще Хейзел задавалась вопросом, как Фиффани относится к ней и что она знает о том, что сделал с ней Байрон? Может быть, она знала все и все равно за него вышла. Может быть, она не считала, что он злой.
Может быть, она просто думала, что Хейзел идиотка. Причем бесконечно неблагодарная.
Хейзел, конечно, чувствовала себя очень одинокой: человек, который хотел ее убить, вступил в отношения, а она нет. Как-то ночью она решила опробовать анонимный сервис для свиданий. Это было опасно, но ее жизнь и так была полна опасностей, и вот уже много лет, включая годы в браке, к ней как следует не прикасались. Так как варианта вступить в романтические отношения не было, она решила, что случайный секс – лучшее физическое взаимодействие с другим человеком из ей доступных.
Сервис работал так: нужно было позвонить и назвать день и время, но не имя, а потом выбрать, хочешь ли ты получить адрес или дать свой. Она назвала свой настоящий адрес, потому что и так жила в плохоньком мотеле. Ничего в ее комнате не говорило, что она остановилась тут надолго: судя по вещам, она арендовала комнату на ночь. «Хотите ли что-то ему передать?» – спросила оператор. «Убедитесь, что ему нравится запах картошки фри», – подумала Хейзел. Она попросила подыскать кого-нибудь потрезвее, чтобы повысить шанс, что он будет такой же несчастный, как она сама. «Чем меньше разговоров, тем лучше», – решила Хейзел. Затем оператор спросила, на что она согласна, и зачитала длинный перечень практик, на каждую из которых Хейзел отвечала «да» или «нет», там были и такие, о которых она никогда даже не думала. «Можно ли будет партнеру воспользоваться душем и туалетом?». Хейзел снова подумала, что в сливе может быть камера. «Туалетом – естественно, без проблем, – сказала она, – но не душем». Потому что если Байрон шпионит за ней через унитаз, то стыдно должно быть в первую очередь ему – вне зависимости от того, что делает Хейзел и кого приводит в гости.
Когда парень появился, он выглядел нормальным до банальности, как статист в фильме. Он был хорошо одет, и Хейзел испугалась, не передумает ли он, увидев ее. Его список разрешенного был намного длиннее, чем у нее; ей можно было свободно проявлять инициативу, и она решила, что нужно воспользоваться этим и сразу узнать, остается он или уходит. Поэтому, как только он закрыл дверь, она бросилась к нему, как возлюбленная невеста, вернувшаяся из-за границы, обняла и страстно поцеловала.
С самого начала ей одновременно хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось и закончилось поскорее. Она не ожидала, что будет ревновать, что у нее возникнут собственнические чувства, когда они окажутся в ее постели – кровать была плохонькая, но Хейзел сразу же возмутила необходимость ее делить, хотя это была ее инициатива. Утешало то, что спать она останется одна. На совместную ночевку она согласия не дала, хотя не исключала возможности вместе подремать.
Ее удивило, сколько между ними было нежности. Она всегда думала, что для близости нужна любовь или по крайней мере какие-то дружеские отношения, но теперь поняла, что это не так. Мужчина целовал ее в шею и касался сосков твердо, но не жестко, как она и просила по телефону, и она испытывала чувство невероятной близости, невероятной благодарности за прикосновение его кожи к своей. Он обнимал ее, проводя кончиками пальцев вверх и вниз по внутренней стороне бедер, пока они целовались, и она стонала и извивалась, а когда она была готова, то отвернулась от него и уткнулась лицом в подушку, и запах картошки фри от затхлого белья сменился на что-то более глубокое и сладкое, и на время ей удалось спрятаться от себя и всего вокруг – ее голова поднялась над океаном ее жизни, и она глотнула чистого воздуха, свободного от проблем, – прежде чем снова погрузиться в бездну и открыть глаза.
Когда все закончилось, она поняла, что не хочет оборачиваться, чтобы посмотреть на него, и что она совсем не помнит его лица – не успела присмотреться, прежде чем атаковать его поцелуями. Этот человек не мог оказаться Байроном, потому что прикасался к ней и целовал ее гораздо более умело. Но каким это было бы ужасным сюрпризом: вот у него отрываются усы, кожа на шее смещается и превращается в латексную маску с лицом Байрона под ней. Ага, попалась!
Или, на противоположном конце спектра, она поворачивается и видит, что ее анонимный любовник, казалось бы, мирно спит, она тянется укрыть его простыней и вдруг замечает длинное лезвие, торчащее у него из живота, и растекающуюся лужу теплой крови. Он приставал к тебе, дорогуша? Спросил бы Ливер, вытаскивая лезвие, и его правый глаз оживили бы несколько восторженных подергиваний. Или я слишком остро отреагировал? И он рассказал бы ей, как выследил ее, используя животную чуйку и способы, неподвластные любым технологиям. И тогда ей пришлось бы остаться с ним, ведь ради нее он убил человека, хотя на самом деле ей это было совсем не нужно. С тех пор, как Джаспер спас ей жизнь, она как будто больше не имела права покончить с собой. Даже несмотря на то, что спасал он ее больше в собственных интересах и она не очень-то хотела быть спасенной.
