У Кости виски пошел носом, а Грасс закашлялась от моей тирады.
— Вернусь к завтраку, тогда и поговорим нормально, — сказал я и скользнул взглядом по компании творческих личностей за соседним столом. Мари Буайе-ле-Дюсон улыбнулась мне и жестом пригласила за свой стол. Ну что ж, придется обзавестись новыми знакомствами. — Вперед. Шевелитесь, пока я не передумал.
Не знаю, почему, но эффект моя рулада произвела колоссальный. Костя и Аня оба притихли и, казалось, даже немного смутились. Девушка нерешительно застыла, но Денисов кивнул в сторону выхода и даже подал ей руку.
— Михаил прав. Нужно разобраться. Идем.
Аня смущенно поправила выбившуюся из-за уха прядь волос и последовала за Денисовым, стараясь не смотреть мне в глаза.
“Не смей ей и слова вякнуть по поводу задания”, — добавил я ментально, обратившись к Константину. — “И документами не свети. Все, лети, орел”.
Я же, проводив голубков, подхватил свой бокал и подсел к соседям.
— Добрый вечер, господа…
Глава 8
Заметив меня, богемная публика оживилась.
— Наконец-то вы до нас добрались! — рыжеволосый мужчина, походивший на художника, сидел с краю и подскочил, чтобы взять для меня стул. — Наша Мари успела прожужжать нам все уши. Впрочем, я уже не раз видел, на что способна сила русских аристократов… И я совершенно позабыл о манерах, — он протянул мне руку. — Емельян Федорович Матвеев, художник-портретист.
Я пожал руку, стараясь не выдавать эмоций. Тот самый Матвеев? Обладатель негласного титула “колотая кисть”? К этому художнику выстраивалась очередь на годы вперед, и даже аристократам приходилось мириться с его эксцентричным нравом… Редкий случай, когда перед неодаренным ходили на цыпочках и упоминали его имя с томным придыханием.
А уж какой дивный портрет императрицы он написал… Ну и ну. Вот уж действительно попал в самое сердце богемы.
Я улыбнулся и представился в ответ.
— Михаил Александрович Репнин. Пока что обычный студент на каникулах.
Деятели искусства переглянулись и дружно рассмеялись.
— Эх, ваше благородие, — ухмыльнулся портретист, придвигая ко мне пепельницу. — Обычные студенты на Балканском экспрессе не ездят… И раз вы наделены даром Благодати, то уж точно не происходите из простой семьи. Репнины… Репнин… Нет, кажется, никого из вашей семьи я еще не писал.
Я пожал плечами.
— Мой отец, увы, не самый большой ценитель искусства. Предпочитает то золото, что можно пересчитать и хранить в банке.
Ну, врать — так по полной. Буду аккуратно обвешивать легенду всякими мелочами, что оживят мой образ.
— Позвольте уточнить, ваше благородие, — мужчина в бархатном пиджаке достал из кармана записную книжку и перелистнул несколько страниц. — Не из тех ли вы Репниных, что владеют имением под Рязанью? Демид Львович Лурье. Писатель.
Я с улыбкой пожал его потную ладонь.
— Рад знакомству, Демид Львович. Увы, я вырос в Тверской губернии, а по достижении совершеннолетия отправился в Москву и в Рязани не бывал. Полагаю, вы имеете в виду владения побочной ветви нашего рода.
— Демид Львович, сладкий вы мой персик, избавьте юношу от расспросов! — взмолилась дива. — Михаил Александрович на отдыхе, а вы терзаете его вопросами о его семействе…
— Все может пригодиться для книги! — обиженно возразил писатель.
Мари Буайе-ле-Дюсон наклонилась к моему уху.
— На самом деле господин Лурье — журналист. Ведет хронику и пару колонок в светских изданиях. Но, ведомый амбициями, решил написать целую книгу об императоре. Видимо, каждый журналист мечтает написать книгу…
— И давно он над ней работает? — тихо спросил я.
Дива загадочно усмехнулась.
— Ну… мы знакомы порядка пяти лет, и за все это время он не продвинулся дальше пятой главы… Зато в описании торжеств и прочих празднеств равных нашему Демиду Львовичу поистине нет! Ах, как он преподнес мое первое выступление в Петрополе…
Темнокожая красавица с косичками изучала меня, но не проронила ни слова. Я кивнул ей в знак приветствия, и она смущенно улыбнулась.
— Это М’Балия, из африканской земли Гвинея, — подсказала госпожа Мари. — Моя лучшая ученица. Увы, она не говорит по-русски. На их землях знают лишь местные языки и мой родной французский язык.
Африканка и правда была очень красива, и в каждом ее движении сквозила кошачья грация. Я улыбнулся девушке и сказал только:
— Je suis fasciné.
Означало это “я очарован”. Девица вновь смущенно улыбнулась и опустила глаза в пол. Несмотря на довольно откровенный наряд, красотка явно ощущала себя немного не в своей тарелке. Возможно, мешал языковой барьер и то, что остальные при моем появлении перешли на русский. Я решил не мучить ее излишним вниманием и обратил взор на двух мужчин, сидевших на диванчике в тени.
Первый показался мне похожим на лютеранского пастора — настолько скромно он выглядел на фоне остальной разряженной в яркие цвета публики. Весь в черном, лицо походило на лики мучеников с икон. Трудно было определить возраст — от плохих тридцати до бодрых сорока пяти.
— Макс Фрам, — представился он. — Композитор.
— Не просто композитор, — вмешался его сосед. — Гений!
— А вы? — Спросил я.
— О, я всего лишь скромный ученик маэстро, — улыбнулся второй мужчина. Он явно был моложе, хотя во всем старался подражать учителю. — Антоний Романович Брага. Да, Брага. Как напиток.
— Интересная фамилия, — удивился я.
— Еще занимательнее, что она итальянская, — пожал плечами ученик. — Моя семья перебралась в Москву еще в прошлом столетии. Зато фамилия оказалась звучная, запоминают ее быстро.
— Воистину, — хохотнула наша дива. — Что ж, все наконец-то перезнакомились, и я предлагаю за это выпить! Buvons!
Не знаю, как, но рядом с моим почти опустевшим бокалом очутился его собрат — только полный на два пальца. Я присоединился к тосту и мельком взглянул на часы. Глубокая ночь, но никто не смел выгонять нас из вагона-ресторана. Видимо, наш шум не мешал остальным пассажирам.
Господин Фрам, к моему удивлению, даже не притронулся к алкоголю. Вместо этого он пил минеральную воду с долькой лимона. Его ученик все же позволил себе угоститься вином. Я потягивал свой торфяной виски и, развесив уши, с любопытством вникал в жизнь богемы.
— А что же наш новый друг все молчит? — дразнила госпожа Буайе-ле-Дюсон. — Неужели мы утомили вас сплетнями?
Я сдержанно улыбнулся.
— Боюсь, мне пока что попросту сложно поддержать беседу. И, кроме того, я немало смущен. Признаюсь, я ожидал встретить известных людей в Балканском экспрессе, но чтобы все они собрались на одном рейсе и за одним столом…
