Он не дал ей передумать, как не дал и шанса руководить происходившим, унес в спальню и опрокинул там на кровать. Марина удивилась своему чутью – так и думала, что он окажется именно таким в постели – властным и жестким, не обращающим внимания на ее желания, заботящимся только о себе. И это ей нравилось… Она подчинялась беспрекословно, так, как умела только она и от чего мужчины обычно теряли голову. Она не позволяла себе мыслей о том, что это – измена, измена Хохлу, самая настоящая, которую уже не оправдаешь фразой «с женщиной за измену не канает» – потому что это была все-таки не Ветка. Впервые за долгое время Марина оказалась в постели с другим мужчиной, впервые за несколько лет рядом было другое тело – не принадлежавшее Хохлу. Она не могла понять, хорошо это или плохо, не хотела думать об этом сейчас, не могла отказать себе в удовольствии вспомнить, каково это – быть в руках другого мужчины, не того, которого знаешь, как себя. Георгий оказался хорош – собственно, она могла сделать таковым любого мужчину. Она знала, какой эффект производит ее тело, звук ее чуть хрипловатого низкого голоса, вытянутая шея, на которой бьется тонкая синяя венка, судорожные, взахлеб, глотки воздуха. Она знала – и умело пользовалась, позволяя мужчине думать, что это все – он, из-за него, благодаря ему… и от этого выкладываться, как в последний раз. Марина знала – через час после всего ей будет ужасно, отвратительно, гораздо хуже, чем в тот момент, когда она сбросила одеяло. Она будет сжирать себя за то, что позволила себе слабость, не устояла. Но сейчас, в эту минуту ей было так хорошо, что ни о чем другом она думать не могла и не хотела. И наслаждение от их близости было таким, что она не смогла удержать крик, рвущийся откуда-то изнутри, почти из сердца.
Георгий тяжело рухнул рядом с ней, уткнулся лицом в подушку, еле дыша от напряжения, и Коваль увидела, чуть скосив глаза, как на его шее пульсируют артерии. Она вдруг прижалась к одной из них губами и почувствовала чуть терпкий вкус его кожи, вдохнула запах туалетной воды и задышала чаще от пробудившихся воспоминаний. Точно так же она целовала в шею после занятий любовью Хохла, и тот, собравшись с силами, шутил, что она все еще хочет его крови.
– Ты плачешь? – спросил Георгий, поворачиваясь на бок и привлекая Марину к себе.
– Нет… просто… – она спрятала лицо на его груди и прерывисто вздохнула.
– Ты удивительная…
«Да – удивительно развратная и любящая секс до такой степени, что уже все равно – с кем!» – с горечью подумала Марина, прижимаясь к Георгию всем телом и чувствуя, как он снова начинает ласкать ее спину.
– Пока я рядом, с тобой ничего не случится, Ксения… – шептал он, целуя ее в шею. – Ничего… я никому не позволю причинить тебе зло.
Внезапно Марину охватила такая ярость, что она сама удивилась подобному всплеску. Оттолкнув Георгия, она встала с кровати, отошла к окну и, распахнув его, вдохнула полной грудью морозный воздух. Охладившись слегка, она повернулась к лежащему в постели телохранителю и мгновенно стала собой – той, кем он ее никогда не знал. Жестокой, безжалостной и хитрой Наковальней.
– А ты такой, как все, – констатировала она с усмешкой на губах. – Повелся на сиськи – ничего нового. Самый верный способ превратить мужика в собаку, готовую лизать твои сапоги, это переспать с ним и внушить, что он – лучший. Ка-акие же вы все предсказуемые! – и, фыркнув, она вышла из спальни, оставив совершенно уничтоженного Георгия в одиночестве.
Легче не стало. Запершись в ванной, Марина набрала воды и улеглась, глотая злые слезы. «Зачем я это сделала? Зачем, господи?! Какая дура… И к чему было так унижать его? Ведь он не делал попыток сблизиться – это я… Я сама затащила его в постель! Сама! И потом убила словами. Он ушел – и был прав. Совершенно прав, я даже обвинить его в этом не могу».
Она пролежала в постепенно остывающей воде около часа, а когда вышла, обнаружила в кухне Георгия в том же спортивном костюме и у плиты.
– Я сварил новый кофе, не люблю подогретый, – как ни в чем не бывало проговорил он и улыбнулся.
Коваль разрыдалась, сползая спиной по косяку двери и закрывая руками лицо. Георгий подошел к ней, сел на корточки и погладил по мокрым волосам:
– Не надо так. Все правильно.
Марина подняла заплаканные глаза:
– Правильно?
Он нежно поцеловал ее в лоб и улыбнулся:
– Правильно. И не думай больше об этом. Все будет так, как ты захочешь.
Марина обняла его, прижалась всем телом и всхлипнула. Он обхватил ее руками, зарылся лицом в пахнущие свежестью волосы.
– Идем пить кофе. Нам второй день не удается это сделать, – пошутил Георгий, легко вставая вместе с ней, и направился в кухню.
Бристоль
Примерно в это же время Хохол метался дома по гостиной, напоминая волка с зубной болью. На диване, держа в руке чашку с чаем, сидел Гена и удивленно наблюдал за перемещениями Женьки.
– Не могу понять – ты чего вызверился-то?
Хохол круто развернулся и ринулся прямо на него, словно собирался вбить в диван:
– Ты… да ты!.. Да если бы… если бы не то, что ты ее спас тогда!.. Я бы… я бы…
Он сжал кулаки, и в глазах его мелькнуло звериное выражение – еще секунда, и он вцепится в горло.
– Ну, что – ты бы? – ни грамма не испугавшись и даже не переменив позы, полюбопытствовал Гена. – Ничего не произошло, все хорошо, Марина Викторовна под присмотром…
– Под присмотром?! – взревел Хохол. – Ты соображаешь, что говоришь?! Я уже не спрашиваю, соображал ли ты, что делал, когда приставлял к ней этого… этого… альфонса!
– Альфонса? Ты хоть понял, что сказал-то? – по-прежнему спокойно переспросил Гена, аккуратно поставив чашку на столик. – Он не альфонс, достаточно состоятельный, кстати, мужик. И на самом деле врач-реабилитолог в прошлом. Я с ним случайно познакомился, в клубе айкидо.
– Да мне по барабану твои воспоминания! – перебил Женька. – Я тебе о том говорю, что Маринка… она же… ну, как тебе объяснить-то?!
«О, а вот теперь-то все понятно. Сразу бы с этого и начал», – подумал про себя Гена, уяснив, наконец, суть претензий Хохла.
– А так и объясни – ревнуешь, боишься, что она на Жорку с интересом посмотрит. Только без обид, Жека, – я вас обоих не первый день знаю, вижу же, как на Марину Викторовну мужики смотрят, – он встал и отошел к окну, а Хохол упал на диван и сжал руками виски. – Но ты зря про нее так думаешь.
Женька только посмотрел с грустной усмешкой в широкую спину бывшего Марининого телохранителя. В том-то и было дело, что он знал свою жену лучше и дольше, а потому даже не сомневался, увидев личное дело этого Георгия и его фотографии, что Марина вполне может заинтересоваться им. Нутром, каким-то шестым чувством, животным собственническим инстинктом Хохол угадал возможную измену и от этого так бесился сейчас. Ему нужно было улетать с Грегори на Кипр, билеты уже лежали в сейфе, но Женька все еще не мог решить для себя, как поступить. Действительно ли ехать с сыном в маленькую рыбацкую деревушку, в собственный дом, и пожить там какое-то время, или срочно искать возможность обзавестись новым паспортом на чужое имя и лететь в Россию, к Марине. Последнее выглядело хоть и более трудоемким, но куда более важным. Он не переживет, если Коваль изменит ему – просто не вынесет, это ведь невозможно представить. Хотя как раз от этого вот представления-то и хотелось рвать и метать. Его Коваль, его любимая девочка – в чьих-то чужих лапищах…
