– Ну и не люби. А мне отправь, раз я попросила.
Почтовый агент звякнул через пару минут, и Марина, открыв письмо, еще раз перечитала стихи:
– Мне бы чуточку
Твоей веры,
Дотянуться до небес —
Сразу,
Покорить тебя
Одной фразой,
Самому поднять флаг
Белый.
Мне бы чуточку
Твоей силы,
Чтоб хмельная, через край,
Смелость,
Как горячее вино, грела,
Переполнила огнем жилы.
Мне бы чуточку
Твоей ласки,
Невозможного испить —
Вдоволь,
Открываться и любить
Снова,
И чтоб случай
Не прервал сказки
[1]
.
Она не могла понять, что именно в этих строках так задело ее душу, но, перечитав еще пару раз, решила, что это, наверное, и неважно. Хорошие стихи как хороший коньяк – будят воспоминания и оставляют чудесное послевкусие.
В большой комнате раздался шорох – встала Ветка, вышла, тихо прикрыв дверь, и появилась в кухне – заспанная, с чудовищными мешками под глазами, всклокоченная и помятая.
– Ты так и не легла?
– Нет. Увезу вас, вернусь – и выпаду из жизни на сутки, – улыбнулась Марина, одновременно прощаясь в аське с Машей. – Кофе хочешь?
– А коньяка не осталось?
– Ух ты! С утра похмеляться – признак надвигающегося алкоголизма, между прочим.
– Да ну? Вот спасибо, не знала! – саркастически отозвалась Виола, открывая один из шкафов и вынимая оттуда бутылку, в которой на дне еще плескалось немного коричнево-золотистой жидкости. – Я в кофе добавлю, а то проснуться не могу никак.
Марина понимающе кивнула и встала, чтобы налить кофе в две чашки.
– Ты бы съела что-нибудь, – посоветовала она Ветке, уцепившейся за чашку, как за спасательный круг, – ведь неизвестно, когда сможешь поесть нормально.
– Не могу, – отмахнулась Ветка.
– Ну, как хочешь.
Они в молчании допили кофе, и Ветка ушла в душ, а Марина, выглянув в окно, попыталась понять, насколько холодно на улице. Хоть час был и ранний, по дороге уже неслись машины, а по тротуару спешили ранние пташки – видимо, из тех, чья работа не позволяла отдыхать столько даже в праздники. Судя по поднятым воротникам мужчин и прижатым к лицу варежкам женщин, мороз за ночь усилился.
Сходив в душ, она помогла Ветке собрать полусонного Алешу, который никак не хотел одеваться и хныкал, недовольный таким ранним подъемом. Ветка терпеливо уговаривала сына, обещала что-то, а сама довольно споро натягивала на него одежки.
– Побудь с ним, я сейчас сюда кашу принесу, – попросила она, и Марина села на диван рядом с мальчиком.
Тот ухватил ее за руку:
– Зачем мы так рано встали?
– Вы с мамой сегодня полетите на самолете отдыхать. Ты когда-нибудь летал на самолете?
– Нет.
– О, тогда тебе будет очень интересно. Ты сегодня даже на двух разных полетишь, – пообещала Марина, поглаживая чуть вялую, влажную ладошку Алеши.
– А папа?
– Леша, папа болен, он пока не может с нами полететь, – опередила Марину Ветка, вошедшая с пиалкой каши и стаканом молока. – Давай поедим, а то скоро уже нужно выходить.
– Ладно, вы тут разбирайтесь, а я пока сумку твою в машину отнесу. – Марина поднялась с дивана и вышла в прихожую, быстро натянула сапоги и шубу, прихватила спортивную Веткину сумку и покинула квартиру.
Мороз был крепкий, она сразу ощутила это, едва переступила порог подъезда и оказалась во дворе. Лицо защипало, а дыхание мгновенно сбилось. «Градусов тридцать, похоже», – подумала Марина, направляясь к машине, и вдруг с удивлением обнаружила прямо рядом с ней припаркованную «Хонду» Георгия. Сам владелец мирно посапывал на водительском сиденье, откинув спинку почти горизонтально. Сунув сумку в багажник, Марина постучала согнутым пальцем в стекло, и Георгий мгновенно принял сидячее положение. Увидев Марину, он открыл дверь и вышел, сразу же обхватил Коваль руками и прижал к себе:
– Я соскучился, между прочим.
Она поцеловала его и отстранилась:
– Ты что же – ночевал здесь? Так я вроде выглядывала недавно.
– Нет, я минут сорок как подъехал.
– А как узнал?
– Немного отреставрировал твой телефон, – ухмыльнулся он, и Марина вскипела:
– Это еще что за новости?!
– А как иначе? Скажи – я сделаю.
Коваль вынула из кармана мобильный и растоптала его сапогами. Георгий только головой покачал, присел и поднял сим-карту:
– Ну и выходки у вас, барышня. Хороший телефон был, – констатировал он, сидя на корточках.
– Не проблема. Куплю новый. Все?
– Симку возьми.
– И симку не возьму. Не ищи дурнее себя, договорились? – она смотрела на него сверху вниз.
– Договорились. – Георгий встал, поправил шарф и насмешливо посмотрел на Марину: – Успокоилась?
– А я не волновалась, – пожала плечами Коваль, вытаскивая сигареты и зажигалку. – А вот ты пока можешь быть свободен. Я не хочу, чтобы Ветка тебя видела.
– Не увидит. Я сейчас за угол отъеду, а потом до аэропорта буду держаться на расстоянии. Не могу тебя выпустить из виду.
Коваль закурила и вдруг, изучающе глядя в лицо Георгия, задумчиво протянула:
– А вот интересно мне, почему все-таки и на тебя кто-то охотится, а? И нет ли тут связи с некими событиями, произошедшими в доме Гришки в последние полгода? Сдается мне, что все не так просто… А ты явно темнишь. Но я это непременно выясню.
Повернувшись на каблуке сапога, она бросила сигарету в сугроб и пошла к подъезду.
Ветка уже успела одеть сына в пуховик и ботинки, натянуть ему шапку и усадить на вынесенный из кухни табурет. Когда Марина вошла, они в один голос спросили:
– Все, выходим?
Марина улыбнулась, обняла Ветку, почувствовав, как та напряглась и готова заплакать. Вдвоем они вывели Алешу на площадку, кое-как одолели лестничный марш на первом этаже и вышли на улицу. Машины Георгия не было, и Марина вздохнула с облегчением. Но она чувствовала его присутствие рядом, и от этого тоже было немного спокойнее – все-таки зима, прокатная машина, раннее утро и длинная загородная трасса внушали ей, давно не водившей автомобиль по российским дорогам, некоторое опасение.
Однако все сложилось вполне удачно. Выехав из города на почти пустую в ранний час заснеженную дорогу, ведущую в аэропорт, Марина почувствовала себя за рулем уверенно, однако старалась не развивать скорость и забыть о своих навыках экстремального вождения. Алеша задремал на заднем сиденье, Ветка рассеянно смотрела в окно на проносившиеся мимо деревья, укутанные в белые снежные шубы. Марине мучительно хотелось курить, но открывать окно при ребенке было нельзя, и она терпела.
