— Я знаю. — Я не вижу его лица, но его голос низкий и добрый.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю тебя.
Мой первый инстинкт — ощетиниться и оттолкнуть его. Что — то внутри меня отвергает то, что меня знают, потому что быть известной — значит быть отвергнутой. Не так ли? — Но ты не знаешь. По — настоящему не знаешь меня. Мы ведь даже не трахались.
— Правда. — Он кивает, и его челюсть задевает мои волосы. — Ты бы позволила мне узнать тебя, если бы мы трахались?
— Нет. — Я зеваю и выпрямляюсь, выгибаясь дугой, чтобы размять больную спину. — Ты когда — нибудь думал об этом?
— О чем?
— Пять лет назад. В тот день.
— Я много думаю об этом, — говорит он сразу, не задумываясь. Его выражение лица для меня неразборчиво. Совершенно неразборчиво.
— И поэтому ты пришел меня спасать? — поддразниваю я. — Потому что ты думал об этом? Потому что ты втайне тосковал годами?
Он прямо смотрит мне в глаза. — Я не знаю, было ли в этом что — то тайное.
Он возвращается к своему планшету, по — прежнему спокойный, по — прежнему расслабленный. Затем, спустя несколько минут и пару зевков, он закрывает глаза и откидывает голову назад на сиденье. На этот раз он засыпает, а я остаюсь бодрствовать, глядя на сильную линию его горла, не в силах остановить свою голову от вращения в миллион разных направлений.
Когда мы выходим из зоны TSA в аэропорту Хьюстона, в толпе появляется табличка, похожая на те, которые водители лимузинов держат в кино, когда встречают важных клиентов, которых они боятся не узнать.
Ханна Арройо, написано. А под ней: которая чуть не умерла и даже не сказала нам об этом. А еще она всегда забывает заменить рулон туалетной бумаги. Вот маленькая засранка.
Это довольно большая надпись. Тем более что ее держат две не очень высокие девушки, рыжая и брюнетка, которые очень явно смотрят на меня.
Я поворачиваюсь к Йену. Он спал без перерыва последние четыре часа и все еще выглядит сонным, его лицо мягкое и расслабленное. Мило, думаю я. И сразу после этого: Восхитительный. Красивый. Хочу. Я не говорю ничего из этого и вместо этого спрашиваю: — Что здесь делают мои друзья — идиоты?
Он пожимает плечами. — Я подумал, что ты захочешь обсудить с кем — нибудь свой околосмертный опыт, поэтому решил рассказать Маре, что произошло. Я не ожидал, что она придет лично.
— Смело с твоей стороны предполагать, что я не рассказала ей сама.
Его бровь приподнимается. — Правда?
— Я собиралась. Как только почувствую себя менее плаксивой. И вообще. — Я закатываю глаза. Ух ты, я взрослая. — Как ты перешел от того, что не помнишь имени Мары, к тому, что у тебя есть ее номер?
— Мне пришлось делать невыразимые вещи.
Я задыхаюсь. — Не Великая тетя Дельфина.
Он поджимает губы и кивает, медленно, жалобно.
— Йен, мне так жаль…
Я не могу закончить предложение, потому что меня схватили два маленьких, но удивительно сильных гоблина. Я шатаюсь на своей единственной функционирующей лодыжке и почти задыхаюсь, когда их руки крепко сжимают мою шею.
— Почему вы здесь, ребята?
— Потому что, — говорит Мара, прижимаясь к моему плечу. Они обе плачут — такие слабые, такие нежные. Боже, я люблю их.
— Ребята. Соберитесь. Я даже не умерла.
— А как насчет обморожения? — Сэди бормочет мне подмышку. Я и забыл, какая она фантастически короткая.
— Не очень.
— Сколько пальцев на ногах ампутировано?
— Три.
— Неплохо, — говорит Мара, фыркнув. — Дешевле педикюр.
Я смеюсь и глубоко вдыхаю. Они пахнут чудесно, смесь обыденного и знакомого, как терминалы аэропорта, их любимые шампуни, которые я воровала, и наша тесная квартира в Пасадене. — Серьезно, ребята, что вы здесь делаете? Разве у вас нет работы?
— Мы взяли два выходных, и мой сосед смотрит Оззи, неблагодарная ты карга, — говорит мне Сэди, прежде чем начать плакать сильнее. Я притягиваю ее еще ближе и глажу по спине.
В нескольких футах от нас двое высоких мужчин тихо разговаривают друг с другом. Я узнаю Лиама и Эрика по их гостевым выступлениям на наших поздних ночных FaceTime — тусовках и машу им рукой с моим лучшим выражением лица 'Эти двое, амирите?'. Они машут мне в ответ и отвечают задорными кивками, которые говорят мне, что они на 500 процентов согласны.
— О, Йен? Ты ведь Йен, да? — Мара отрывается от наших объятий. — Большое спасибо, что позвонил нам, эта идиотка никогда бы не рассказала нам о том, что произошло. И, эм, прости, что я не общалась с тобой последние… пятнадцать лет?
— Не извиняйся, — говорю я ей. — Он думал, что тебя зовут Мелисса до двадцати минут назад.
Она нахмурилась. — Что? На самом деле?
Йен моргает с моей стороны, выглядя слегка смущенным.
— Ну, все равно. — Она пожимает плечами. — Обещаю, я не имею ничего против тебя лично. Я просто не являюсь поклонницей семьи Флойд.
— Я тоже.
Глаза Мары загорелись. — Они ужасные люди, верно?
— Худшие.
— Спасибо. Эй, мы должны отделиться! Создать нашу собственную официальную ветвь семьи. То видео, где ты писаешь в магазине Lowe's, которое они заставляли меня смотреть снова и снова? Я бы никогда больше не упоминала об этом.
Йен улыбается. — Звучит здорово.
Мара улыбается в ответ, но потом наклоняется, чтобы еще раз обнять меня и прошептать на ухо: — Я даже не уверена, что он действительно Флойд. Его волосы едва рыжие.
Я разразилась смехом. Кажется, я дома по — настоящему.
Я хочу не спать и наслаждаться радостью от того, что Сэди и Мара снова в моем доме, но у меня ничего не получается, и я вырубаюсь, как только мы добираемся до моего дома. Я просыпаюсь посреди ночи, Сэди и Мара по обе стороны от меня на моей двуспальной кровати, и мое сердце так полно, что я боюсь, что оно переполнится. Видимо, вот кто я теперь — радужное зефирное котячье существо с единорогом. Я ворчливо спрашиваю, куда делись их парни, быстро засыпаю и узнаю ответ только через несколько часов, когда солнце ярко светит в мою кухню и мы сидим за моим захламленным столом.
— Они собирались остановиться в отеле, — говорит Мара. Она ест Cheez — Its на завтрак, даже не потрудившись выглядеть пристыженной. — Но Йен сказал им, что они могут поселиться у него.
— Сказал? — Мой холодильник полон, хотя я отключила его от сети перед отъездом в Норвегию. На нем несколько новых коробок хлопьев, а в корзине свежие фрукты, о которых я не знала, что они у меня есть. Интересно, кто из надежных взрослых в моей жизни несет за это ответственность? — У него есть место?
— Он сказал, что у него большая квартира.
