— На пир в честь вашего отца Оливер тоже её привёл, конечно, — продолжил господин Гленн.
— Да, про пир мне рассказывали, — кивнула Кристина, стараясь сдерживать слёзы. Почувствовала, что пальцы начали трястись, нервно поправила филлет* на лбу и сжала подлокотники кресла.
— Меньше чем через год лорд Джеймс почтил наше поместье своим присутствием. Я видел из окна своей комнаты, как ваши родители гуляли по роще недалеко от реки, взявшись за руки. Что самое любопытное, сначала ваш отец спросил именно у Лили, согласна ли она стать его женой, а потом, после её согласия, попросил её руки у Оливера. Обычно делают наоборот, но, как видите, и ваш отец, и юный граф Келли решили нарушить традицию, — усмехнулся господин Гленн.
Возвращение к теме сватовства наследника Ореллов было неожиданным, Кристина уже и забыла, о чём они говорили изначально.
— Вы сказали, что мама была свободолюбивой и своенравной, — задумалась она, — но я всегда помнила её очень… спокойной, что ли, тихой…
— Ну не скажите, на вашего отца она имела большое влияние, — возразил он. — Всегда могла убедить его, заставить поменять мнение… Не угрозами и криками, конечно. Мягко, спокойно, но настойчиво. Да и к чему ей было проявлять своенравие? — пожал плечами господин Гленн. — Это Оливеру она вечно хотела доказать, чего стоит. Мужу ей ничего доказывать было не надо.
— Да, отец всегда слушал её, — вспомнила Кристина и слабо улыбнулась. — А мама? Мама его слушала? Мне сестра Эстер все уши прожужжала про то, что жена должна мужа почитать и слушаться… О том, бывает ли наоборот, в Книге Божьего Духа, кажется, не написано.
— Конечно, Лили милорда слушала, почему нет? — кивнул господин Гленн, посмотрев на Кристину так, будто пытался разглядеть в её лице черты леди Лилиан. Его поиски бы наверняка увенчались успехом: лишь цветом и формой глаз Кристина пошла в отца, в остальном она была похожа на мать. Разве что такого же, как у Лилиан, рыжеватого отлива в каштановых волосах не было. — И вам тоже, скорее всего, придётся советоваться с мужем касаемо дел вашей земли. Он уже не будет правителем своего феода, каким мог бы быть, женившись на женщине, равной ему или ниже по титулу. Он станет правителем Нолда наравне с вами.
Кристина почувствовала, как в сердце заползает удушающее возмущение. Она не хотела разделять власть над Нолдом с кем-то ещё. Да, сейчас, когда ей было всего пятнадцать, многие дела она доверяла господину Гленну и капитану Фостеру. Но потом, во взрослые годы… Неужели ей придётся делиться властью с мужем? Или вообще передать ему бразды правления Нолдом, а самой целыми днями вышивать и петь колыбельные многочисленным детям? Неужели ради этого она постоянно отговаривала отца от второго брака, чтобы заранее избавить себя от младших братьев, которые наследовали бы Нолд вперёд неё? Неужели ради этого она столько лет училась не только риторике, дипломатии и благочестию, но и фехтованию?
Уж лучше ей до конца дней прислушиваться к советам господина Гленна. Он хотя бы родственник, дядя её матери, доверенное лицо отца. Он помогал ей разобраться с магической силой, а сейчас даёт ей бесценные советы по управлению замком и землёй. А муж… чужой человек, который переедет в Эори из какого-нибудь захолустного замка и начнёт здесь командовать! Ещё чего!
— Знаете, господин Гленн, — Кристина свернула пергамент в свиток и положила в ящик стола, прикрыв сверху какой-то небольшой книгой, — я, пожалуй, откажу графу Келли. Не могли бы вы мне помочь с составлением письма с отказом?
— Конечно, миледи, — улыбнулся Освальд — широко и абсолютно счастливо.
Примечания:
Филлет — тонкая лента, которую женщины повязывали вокруг головы.
Глава 8
Раненое плечо саднило и ныло, спать на правом боку было невозможно, но гноя или воспаления, слава Богу, не наблюдалось. Просто глубокая рана, которая неохотно заживала, несмотря на все усилия лекарей.
Шла уже вторая седмица с тех пор, как они покинули Клауд и разбили лагерь недалеко от Ледяного моста и замка, который принадлежал вассалу барона Клауда, сиру Лейту. Эти земли пока ещё были захвачены фарелльцами, территория Лейта находилась в оккупации, но сам хозяин, если верить разведке, оставался жив. О причинах такого милосердия со стороны врага можно было лишь догадываться.
Впрочем, планов по освобождению Лейта бьёльнцы пока не строили. От разведки дошли сведения, что к фарелльцам таки подоспело подкрепление, а насчёт своей армии у Генриха иллюзий не было: после двух выматывающих битв и многочисленных мелких сражений с фуражирами она знатно истрепалась. Поэтому он ждал подмоги от лорда Джеймса, который не так давно написал ему, что уже вот-вот повернёт на юго-восток, выполнив свою первую миссию. Не стоило сбрасывать со счетов и восточных союзников: барон Клаус Остхен тоже прислал хорошие вести о том, что все острова Серебряного залива взяты, осталась лишь одна решающая битва — за побережье.
Что ж, на этой войне они сражались буквально за каждый клочок земли, за каждую башенку, за каждый лесок и за каждый островок. Иного выхода не было.
От мыслей о грядущих битвах Генриха отвлекала боль в плече.
Лекарь приходил к нему каждый день, делал перевязки и накладывал мази, иногда приносил также успокаивающие, обезболивающие настойки, но это почему-то не сильно помогало. Генрих, впрочем, и сам умел перевязывать и обрабатывать раны — научился как-то в юности, — но делать это с собственным плечом было не очень удобно. Он то и дело просил лекаря не тратить время и средства на него, раненого совершенно легко.
— У нас есть люди с гниющими конечностями и перебитыми позвоночниками, — говорил он, — а вы не можете отвязаться от моего пустякового пореза.
— Он вовсе не пустяковый, — возражал лекарь, — посмотрите, как неохотно заживает.
— Да, но раздробленные кости позвоночника явно будут заживать ещё менее охотно, — усмехнулся Генрих и тут же поморщился от очередного приступа боли, сковавшего плечо вплоть до локтя. — Уделите внимание тем солдатам, чьё состояние оставляет желать лучшего. А ко мне на перевязки отправьте свою помощницу.
Генрих даже удивился, когда на следующий день к нему вместо лекаря пришла Гвен. Она быстро училась и уже ловко и тщательно меняла повязки, варила всякие зелья и наносила мази. Генрих то и дело видел её в лагере: растрёпанные, непослушные чёрные волосы, окровавленный фартук, сумка, полная каких-то трав и цветков… Гвен без дела не сидела, но на усталость никогда не жаловалась. В конце концов она сама об этом просила и теперь делала то, чего так хотела.
— Как ты? — поинтересовался Генрих, распуская шнуровку серой рубашки. Гвен стояла, отвернувшись — кажется, смутилась…
— Для меня большая честь знать, что вы так обо мне беспокоитесь, милорд, — пролепетала она. Кажется, в день их первой встречи она была чуть смелее. Впрочем, тогда рядом находился Хельмут, а ему Гвен явно доверяла безоговорочно — он всё-таки спас её от смерти или даже от судьбы похуже смерти. — Со мной всё хорошо. Лекарь, который учит меня своему делу, заметил, что я… что я ещё не отошла…
