Последние слова он произнёс с явной насмешкой, отчего Хельмут снова ощутил в груди эту холодную боль, будто его несколько раз ударили в сердце или лёгкие ледяным кинжалом.
— Нет… ваша милость, — процедил он сквозь зубы и сжал руки в кулаки. Сейчас нужно говорить без яда и сарказма, спокойно, с достоинством. Так, как с Генрихом говорят те его вассалы, с которыми его не связывают дружеские или родственные отношения. — Это вы простите, что я посмел повысить голос и предъявить вам обвинения, которые следовало бы предъявить самому барону Остхену. И за то, что лезу в вашу личную жизнь и отношения с госпожой Гвен, тоже простите.
С этими словами он, взмахнув плащом, вышел из шатра в холодный, серый, бездушный вечер.
Глава 9
Когда к нему подошёл Вильхельм, Хельмут даже не посмотрел на него, даже бровью не повёл. Так и продолжил стоять как вкопанный, скрестив руки на груди, и смотреть вдаль, на Узкий тракт, который заполнило множество всадников, пеших воинов и повозок. Уже можно было хорошо разглядеть лица тех всадников, что ехали впереди. Искать среди них барона Клауса Остхена смысла не было — он приехал несколькими днями ранее, привезя радостные вести: Серебряный залив взят, фарелльский флот разгромлен, а часть шингстенских войск и весь остхенский отряд присоединяется к основной армии, чтобы нанести ещё один удар.
Когда Серебряный залив был в руках врага, по морю из Фарелла туда поставляли продовольствие и солдат, но теперь эта червоточина закрыта, что, несомненно, ослабит вражескую армию. Правда, противники ещё могли надеяться на поставки с севера, но лорд Джеймс обещал об этом позаботиться: часть его людей осталась в недавно освобождённых северо-западных крепостях, и теперь солдаты могли совершать вылазки, отслеживать фарелльские обозы с продовольствием и не позволять им добраться до цели.
Что ж, это всё несколько обнадёживало.
Думая о таком положении, Хельмут вглядывался в лица шингстенцев и пытался понять, с какими людьми ему предстоит иметь дело. Нолдийцам он доверял, неплохо их зная, да и авторитет лорда Джеймса для него был неоспорим. Но шингстенцы… всегда себе на уме, и вера у них своя, и никогда не знаешь, чего от них ждать.
— Общался когда-нибудь с шингстенцами? — подал голос Вильхельм, ухмыльнувшись — Хельмут не видел, но кожей почувствовал эту несколько пренебрежительную ухмылку.
— Ещё спрашиваешь, — закатил глаза он. — Географию в детстве не учил? Вот я, южнее — Шнайлер, будь он неладен, дальше Пурпурный Хребет, а за ним — Шингстен. Мне уже доводилось ездить на границу разбойников гонять… — Он поёжился, в сердце вдруг затрепетала боль — разбойников гонять они ездили вдвоём с Генрихом. А теперь, после ссоры, вспоминать об этом было, мягко говоря, неприятно. — Конечно, я общался с шингстенцами.
— Ну, теперь появился шанс познакомиться не со всякой швалью из приграничных трактиров, а с дворянами, — продолжил Вильхельм, кивая на тракт.
Стоять рядом с ним по-прежнему не хотелось: Хельмут всё ещё помнил о выходке Остхена, но он до сих пор не поговорил с ним об этом. Что-то мешало ему, что-то отвлекало, постоянно на его пути вставали помехи: то он попросту забывал, то Вильхельма не было в лагере, то Генрих (теперь уже через посыльных, конечно) поручал Хельмуту какие-то мелкие дела… Вот сейчас можно было бы поинтересоваться у Вильхельма, что это, чёрт возьми, было и почему он считает, что имеет право изменять своей невесте… И ведь именно из-за него в итоге Хельмут поссорился с лучшим другом! Но теперь он отчего-то не мог найти в себе силы сказать Вильхельму хоть что-то — и дело было вовсе не в нерешительности или вроде того.
— Ты же знаешь, что лорд Шингстена тяжело болен и почти не встаёт с постели? — сказал Вильхельм, скрестив руки на груди и чуть наклонив голову влево. Вид у него был весьма довольный, будто он только что выскочил из постели очередной шлюхи… Хельмут бы не удивился, если бы это предположение оказалось правдой. Впрочем, волосы Вильхельма были тщательно расчёсаны и аккуратными чёрными волнами спадали до плеч, и зелёная рубашка с серым камзолом сверху выглядели весьма опрятно, золотистая пряжка ремня и начищенные коричневые сапоги сверкали в лучах полуденного солнца… Наверное, если он и развлекался недавно с кем-нибудь из лагерных девок, то потом долго и тщательно приводил себя в порядок. — А сыну его шестнадцать лет, в рыцари его ещё не посвящали, поэтому их армией сейчас руководит брат леди Элис, герцог Вальтер Эрлих.
Хельмут пригляделся. И правда, во главе всей процессии на высоком гнедом коне ехал нестарый ещё мужчина — лет сорока, может быть. Над его головой развевалось знамя Карперов и всего Шингстена — красный огнедышащий змей на чёрном поле. У герцога были русые редкие волосы, зачёсанные назад — видимо, так он пытался прикрыть стремительно растущую лысину. Цвет глаз пока ещё разглядеть было сложно, но Хельмут увидел его густую щетину, которая была чуть темнее волос на голове, и застёжку серого плаща в виде дубового листка — гербового символа Эрлихов.
— Вояка из него, говорят, плоховат, и сам он в бой ходит редко, — продолжил Вильхельм, — но армия у них большая и мощная, солдаты сражаются, как стая волков. И самое интересное… впрочем, сейчас поближе подъедут — сам всё увидишь.
Хельмуту не хотелось больше здесь стоять, особенно в компании Остхена. Нужно было решать проблему с Генрихом, но… Подойти и извиниться перед лучшим другом мешала гордость, а ещё возмущение из-за того, что Генрих устроил брак Хельги с таким засранцем, как Вильхельм. Оттого странно было обнаруживать себя стоящим рядом с этим засранцем и даже отвечающим ему, в то время как с лучшим другом ты вообще не разговариваешь… Правда, насчёт брака Хельмут ещё ничего не решил. С Вильхельмом поговорить пока не получалось, будто какие-то потусторонние силы мешали ему сказать даже слово… Хотя именно сейчас сказать слово не давал ему сам Вильхельм.
— Видишь, видишь? — рассмеялся он. — У них есть девушки в войске, но не те, о которых ты мог подумать.
Хельмут пригляделся и всё же увидел. Чуть дальше герцога Эрлиха на вороной лошадке ехала молодая женщина. Волосы у неё были длинные, каштановые, собранные в простую причёску: две пряди у висков заведены на затылок и там, видимо, перевязаны шнурком или сколоты шпилькой. На женщине была меховая бобровая жилетка, из-под которой виднелась серая рубашка, на ногах — чёрные штаны и сапожки в тон. Она улыбалась, оглядывая военный лагерь, к которому ей предстояло присоединиться. Видимо, увиденным она осталась вполне довольна.
— Баронесса Кассия Кархаузен, шингстенская ведьма, — сообщил Вильхельм. Поймав удивлённый взгляд Хельмута, он усмехнулся: — Это солдаты её так прозвали. Она — убеждённая язычница и, видимо, правда владеет магией. Но для разведки или атак огненным дождём её использовать бесполезно, ей больше по душе всякие заговоры, яды, руны и предсказания. Говорят, шингстенцы лекарей вообще на войну не взяли — одной этой стервы достаточно, чтобы после битвы залечить раны целой армии.
Хельмут не поверил. Даже если эта ведьма была так сильна, как говорит Вильхельм, даже если на залечивание одной раны с помощью магии у неё уходит не более минуты, ей бы пришлось исцелять раненых несколько дней, чтобы помочь всем. А пока от одного она дойдёт до другого, кто-то обязательно успеет умереть. Несколько опытных образованных лекарей — оно как-то надёжнее…
