Страшнее всего сейчас было бы снова обнаружить друга в шатре с Гвен… или с любой другой девушкой.
Хельмут прошёл по лагерю от своего шатра до шатра Генриха медленно, считая шаги и глядя под ноги. Окружение его не интересовало, хотя до слуха доносился то чей-то смех, то звон стали (видимо, солдаты всё ещё не прекратили тренировок), то ржание лошадей, то треск костра… Приятный запах дыма щекотал ноздри, и этот запах всегда наводил мысли об осени. Да, деревья ещё не желтели, и темнело по-прежнему поздно, но Хельмут чувствовал приближение осени, что не могло не навевать лёгкую грусть по так быстро прошедшему лету.
Наконец он поднял голову, замерев в нескольких шагах от входа в шатёр Генриха. Небо темнело, на нём уже показывались первые звёзды, но полоса горизонта пока ещё отливала алым и розовым. Хотелось верить, что эта ночь принесёт ему долгожданное успокоение и примирение с другом.
Хельмут глубоко вздохнул, стараясь усмирить внезапно накрывшее его волнение, и зашёл, приподняв тяжёлое входное полотнище.
Генрих был один, и Хельмут мысленно возблагодарил Господа за это. Если бы он снова застал его с девушкой, то попросту бы расплакался, как малое дитя. Но, слава Богу, друг был один, и Хельмут даже позволил себе улыбнуться. Однако это всё, на что его хватило. Он замер у входа, ожидая, когда Генрих обратит на него внимание.
Тот как будто нехотя поднял голову, отрываясь от полировки меча; пальцы сильно сжали оселок, во взгляде вспыхнуло недоумение, уголки губ нервно дёрнулись. Он молча смотрел на Хельмута, ожидая чего-то, каких-то слов и действий, но Хельмут не знал, с чего начать.
— Ваша милость… — просипел он — горло будто сжало стальным ободом, отчего было трудно дышать и говорить. Пульс колотился в висках, грозя вот-вот разрушить хрупкие кости. — Милорд, я…
— Ой, да прекрати! — воскликнул Генрих.
Он отбросил меч и оселок и встал. Хельмут ощутил странную мелкую дрожь, видя, как друг медленно приближается к нему, заведя руки за спину, и смотрит на него пристально, выжидательно, оценивающе… Взгляд его задержался вдруг где-то в области груди Хельмута, и тот понял, что Генрих рассматривает его застёжку.
— Я хотел сказать, — начал Хельмут, невольно опуская взгляд, затем резко, усилием воли, поднял голову и заставил себя посмотреть другу в глаза, — что… — Снова ком в горле помешал договорить, и он откашлялся. Опять опустил взгляд и опять заставил самого себя поднять его. — Прости меня. Пожалуйста.
Генрих, кажется, несколько опешил, и слабая улыбка исчезла с его лица. Он чуть нахмурился и как-то слишком тяжело вздохнул.
— Мне не стоило тогда обвинять тебя, — продолжил Хельмут, решив не дожидаться его вопроса — за что? — Ты и правда не обязан отвечать за поступки Вильхельма, а я… я просто дурак, — пожал плечами он и горько усмехнулся. — И насчёт тебя и Гвен тоже… Не надо было лезть, — выдохнул он наконец и замолчал. В голове стало абсолютно пусто, и все слова, что Хельмут смог выскрести из парализованного страхом разума, он уже сказал. Чудо, что ему удалось собрать эти слова в связные предложения.
Генрих вдруг счастливо улыбнулся (чёрт, как же красивы его тонкие фарфоровые губы!) — и положил руку Хельмуту на плечо.
— Ну всё, забыли, — негромко сказал он, а потом притянул его к себе и обнял.
Хельмут застыл на несколько мгновений, понимая, что начинает дрожать ещё сильнее, и крепкие объятия Генриха от этой дрожи не спасали. Однако он всё равно неловко положил руки на поясницу, а затем — на спину Генриха, ещё сильнее прижимая его к себе и зарываясь лицом в его плечо. Плотный, но мягкий лён серой рубашки, поверх которой была накинута кожаная жилетка, приятно щекотал щеку. Хельмут закрыл глаза.
— Ты прощаешь? — шепнул он тревожно.
— Прощаю, — послышался тихий голос Генриха.
— Я просто подумал, — сказал Хельмут, когда друг выпустил его из объятий и усадил на лежанку, — что ты был прав. Вильхельм действительно не сделал ничего поистине страшного. Он же не собрался жениться на той шлюхе в обход моей сестры, — ухмыльнулся он, пожимая плечами.
— И то верно, — кивнул Генрих, поднимая с пола меч и оселок. Ещё пару раз провёл им по лезвию и убрал клинок в ножны. — Однако ты не подумай, что я одобряю и поощряю подобные действия. Я думаю, Хельга бы обиделась, если бы узнала об этом.
— Я тоже… Поэтому говорить ей не буду, — решил Хельмут. — К тому же и Уилла я с другими женщинами больше не видел.
— Возможно, с его стороны это был единичный порыв, — отозвался Генрих. — Пытался отвлечься от воспоминаний о битвах… ну или просто молодая кровь разыгралась, — хохотнул он. — Со мной тоже такое бывает, как ты мог заметить.
Хельмут коротко рассмеялся. Боль, что он почувствовал, когда застал друга с Гвен, уже давно сошла на нет. И на девушку он больше не злился, разве что прощения у неё просить, конечно, не собирался. Если это и правда был, как выразился Генрих, единичный порыв, то зачем переживать? Да и вряд ли что-то серьёзное могло связывать лорда и нолдийскую крестьянку.
— Просто неожиданно было увидеть с тобой именно Гвен, — признался Хельмут, кладя руки на колени.
— Я же говорил, что со шлюхами не сплю, — с наигранным укором взглянул на него Генрих. Положив меч на подставку, он присел на одно колено, приподнял крышку простого деревянного сундука и извлёк оттуда небольшую бутылку из зелёного стекла. Хельмут встрепенулся. — Но ты, кстати, навёл меня на мысль… — Генрих задумался, прищурился, так и придерживая одной рукой крышку сундука, а другой сжимая бутыль вина. — Ты бы, может, у лекарей проверился, а?
Хельмут посмотрел на него крайне недоуменно. Это он к чему клонит?
— Ну, знаешь… — усмехнулся Генрих и тут же достал из сундука два серебряных кубка без каких-либо украшений или камней. — Шлюхи иногда бывают… немного нездоровы.
— Я не… — Хельмут не знал, что ответить, а Генрих вдруг рассмеялся и громко захлопнул крышку сундука.
— Да шучу я, Господи. Извини, — добавил он — Но это, кстати, тоже важный довод, почему я обхожу шлюх стороной. К тому же, насколько мне известно, далеко не все из них выбирают такое ремесло по собственной воле, у некоторых и выбора-то нет… А Гвен отдалась мне добровольно, по обоюдному желанию. Впрочем, этого желания хватило на один раз, — признался он.
— Бережёшь себя для суженой? — хмыкнул Хельмут, закидывая ногу на ногу. Стало жарко в кожаных ботинках, но снимать их прямо сейчас было как-то неловко.
— Да нет, почему же… — Генрих поставил бутылку и бокалы на небольшой столик в изножье лежанки. — У меня и до Гвен были девушки, ты же не думаешь, что я за неполные двадцать восемь лет ни с кем ни разу…
— Вовсе я ничего такого не думаю! — Хельмут подсел ближе к столику.
Разговоры о близости между мужчиной и женщиной — это не то, чего он ожидал, по крайней мере, на этот раз. Может, раньше или, наоборот, в обозримом будущем он был бы рад с ним это обсудить, но сейчас… после столь эмоционального примирения… Это казалось странным.
