Огромное спасибо за посылку и за твои письма. У нас вчера был прекрасный ужин. Мы пожарили сосиски и ели их с фасолью из банки. Потом взбитые сливки. Печенье невероятно вкусное. Вчера вечером был сильный снегопад, и сейчас на земле… слой снега…
Одежда для новой школы
Когда мне было двенадцать лет, мама сказала:
– Я записала тебя в Марлборо и в Рептон. Куда ты хочешь поехать?
Марлборо и Рептон – знаменитые частные школы, но это было всё, что я о них знал.
– В Рептон, – сказал я. – Я поеду в Рептон. – Это было куда легче выговорить, чем «Марлборо».
– Отлично, – сказала мама. – Значит, Рептон.
Мы тогда жили в графстве Кент, в городке под названием Бексли. Рептон был милях в ста сорока севернее, в центральных графствах, неподалёку от Дерби. Но это было ничего, потому что туда ходило много поездов. В те времена никого не возили в школу на машине. Нас сажали в поезд.
Альфхильда, я, Аста, Элси и собаки. Тенби.
В сентябре 1929 года, когда настало время ехать в Рептон, мне стукнуло ровно тринадцать. В день отъезда мне в первую очередь нужно было соответствующим образом одеться. Неделей раньше мы с мамой съездили в Лондон, чтобы купить мне школьную форму, и я помню свой ужас, когда передо мной выложили костюм, который мне предстояло носить.
– Но я не могу это надеть! – вскричал я. – В таком никто не ходит!
– Это именно то, что нужно, вы уверены? – спросила мама у продавца.
– Если он собирается в Рептон, мадам, то ему придётся это носить, – твёрдо ответил продавец.
И вот теперь этот изумительный наряд был разложен на моей кровати.
– Одевайся, – сказала мама. – Скорей, а то опоздаешь на поезд.
– Но я буду выглядеть как полный идиот, – сказал я.
Мама молча вышла из комнаты. С огромной неохотой я начал одеваться.
Сначала была белая рубашка со съёмным белым воротничком. Такого воротничка я прежде никогда в жизни не видел. Во-первых, он был твёрдый как плексиглас. Спереди твёрдые края воротничка изгибались подобно крыльям, и при этом он был таким высоким, что изгибы крыльев, как я выяснил позже, впивались в подбородок. Это называлось «воротник-бабочка».
Чтобы прицепить эту бабочку к рубашке, требовались две запонки: передняя и задняя. Такой нудятиной я ещё не занимался. Но нужно всё сделать правильно, сказал я себе. Поэтому я сначала прицепил заднюю запонку к той части рубашки, к которой присоединялся воротник. Потом я попытался прицепить заднюю часть воротника к задней запонке, но воротник был такой твёрдый, что я не смог продеть запонку в прорезь. Тогда я решил смягчить его, размочив слюной, и сунул край воротничка в рот. Этот способ сработал – часть крахмала растворилась. Запонка вошла в прорезь, и задняя часть воротника соединилась с задней частью рубашки.
Дорогая мама,
спасибо за письмо.
Я имел в виду полдюжины ван-хойзеновских воротничков, не рубашек.
С любовью,
Роальд
Я вставил переднюю запонку в переднюю часть рубашки, сбоку, и надел рубашку через голову. При помощи зеркала я взялся пропихивать верх передней запонки через первую из двух прорезей в передней части воротника. Но безуспешно. Прорезь была такая маленькая и такая твёрдо-крахмальная, что в неё ничего не проходило. Я снял рубашку, сунул обе передние прорези в рот и жевал до тех пор, пока они не размякли. Крахмал был совершенно безвкусный. Я снова надел рубашку и наконец сумел просунуть переднюю запонку в прорези воротника.
Вокруг воротника, под бабочкиными крыльями, я повязал чёрный галстук обычным галстучным узлом.
Следом настал черёд брюк с подтяжками. Брюки были чёрные в узкую серую полоску. Я пристегнул к ним подтяжки – в общей сложности шесть пуговиц, – потом натянул брюки и отрегулировал длину подтяжек, перетягивая вверх-вниз медные зажимы.
Потом влез в новёхонькие чёрные туфли и завязал шнурки.
Дальше шла жилетка. Она тоже была чёрная, с двенадцатью пуговками впереди и с жилетными кармашками по бокам – с каждой стороны по два кармашка, один над другим. Я надел её и застегнул все пуговки сверху донизу, радуясь, что мне не пришлось для этого жевать петли.
Всё это и само по себе было тяжким испытанием для мальчика, который до тех пор не надевал ничего сложнее шорт и блейзера. Но последней соломинкой стал пиджак. Вернее, это был даже не пиджак, а нелепейший предмет одежды, нечто вроде фрака. Как и жилетка, он был чёрен как вороново крыло и сшит из плотной негнущейся ткани, вроде мундирной. Спереди у него был вырез, так что его полы сходились только в одной точке, примерно посередине жилетки. Здесь располагалась единственная пуговица, которую следовало застегнуть.
От пуговицы книзу полы пиджака расходились и, огибая ноги, снова встречались сзади на уровне колен, образуя два «хвоста». Эти хвосты разделялись длинным узким разрезом, и, когда ты шёл, они шлёпали тебя по ногам. Я надел это безобразие и застегнул переднюю пуговицу. Чувствуя себя учеником похоронных дел мастера на траурной церемонии, я спустился вниз.
Мои сёстры зашлись от хохота, когда я появился перед ними.
– Нельзя ехать в таком виде! – кричали они. – Его арестует полиция!
– Надень шляпу, – сказала мама, протягивая мне твёрдую соломенную шляпу с широкими полями, с сине-чёрной лентой на тулье. Я надел шляпу, изо всех сил стараясь сохранить достоинство. Сёстры от смеха рухнули на пол и стали кататься по всей комнате.
…с такой примерно лентой на шляпе:………. белые полоски на самом деле голубые, а то что закрашено, то чёрное…
Мама увела меня из дома, пока я не пал духом окончательно, и мы с ней прошли через весь городок до станции Бексли. Мама собиралась отвезти меня в Лондон и там посадить на поезд до Дерби, но ей было сказано ни в коем случае не провожать меня до самой школы. У меня был с собой только маленький чемоданчик, а мой большой чемодан уехал раньше.
– Никто на тебя не обращает внимания, – сказала мама, когда мы шли по главной улице Бексли.
