Самым счастливым днем в жизни моего отца был день, когда его приняли на работу в акционерное общество «Датская строительная страховая компания». Это было в 1934 году, и отец был готов рассказывать об этом бесконечно. Сначала в газете появилось объявление о вакансии, а потом директор Дамгор встретился с ним в офисе компании на Рыночной площади. Дамгор был великий человек, он сам создал компанию с нуля вместе с тремя сотрудниками: фрекен Слот, кассиром Максом Кристенсеном и своим зятем Хенри Мэйландом. В компании применяли систему перестрахования, и клиенты могли сэкономить пару крон, если покупали полис на десять лет — в наши дни такое уже невозможно. Я слышал эту историю из уст отца тысячу раз, если не больше, и он всегда сиял, когда доходил до того места, где директор Дамгор заглядывает к отцу — был поздний вечер, но отец задержался на работе — и спрашивает отца, а не играет ли он в бридж? Отца научили играть в бридж знакомые старушки — ему нравилось ходить в гости к пожилым дамам и общаться с ними, — и он, конечно же, охотно согласился на роль четвертого партнера и стал регулярно играть с членами правления, пить кофе с коньяком, отказываясь от сигар, — и в итоге получил повышение. Директор всегда симпатизировал ему, говорил отец, и на губах у него блуждала улыбка. Он мог бесконечно повторять эту историю — для него она была все равно что евангелие, источник света в темные времена.
Начался экономический кризис, с работой было плохо. Лайфа отправили в санаторий в Ютландии, счета так и сыпались в почтовый ящик. Иба выгнали из школы, он подводил всех, кто решался взять его подмастерьем, вел себя нагло, носил шляпу и брюки-клеш, а денег у него водилось больше, чем у отца. Хотя это было очень рискованно, отец все-таки устроил Иба учеником в «Датскую строительную страховую компанию», чтобы тот был под присмотром. Вначале все шло хорошо, а потом — слишком хорошо, чтобы быть правдой: Иб всех очаровал, язык у него был подвешен прекрасно, и он заманивал клиентов выгодными предложениями. Клиентов становилось все больше и больше, но предложения Иба не имели отношения к реальности. К тому же вскрылось, что Иб, взяв денег из кассы, ходил по ресторанам, изображал из себя большого начальника и всех угощал. Разразился скандал, и отцу пришлось со всем этим разбираться. Он извинился перед руководством и директором Дамгором и пообещал, что все будет улажено. Потом выплатил все долги Иба и передоговорился с клиентами. После чего взялся за Иба. Никому и никогда не удастся погубить его и забрать у него то немногое, чего он добился, — это уж точно!
Посоветовавшись с консультантом Виктором Ларсеном, отец взял в банке кредит и купил квартиру на третьем этаже дома номер девять по Нюброгаде. Квартира была даже с балконом, и в ней было все, что положено: столовая, гостиная, спальня и кухня, и, чтобы заполучить ее, ему пришлось ждать снижения цены на аукционе. Для обстановки были куплены обеденный стол и четыре стула красного дерева, кресло с кожаной обивкой и ковры. Потом отец развесил по стенам картины в позолоченных рамах: постриженные ивы вдоль проселочной дороги, рыбачьи лодки в гавани, лесной пейзаж — но самым крупным его приобретением стал рояль. Играть на нем он не умел, но должен же быть в квартире рояль! Он даже поставил на пюпитр ноты — для красоты, и раз в неделю уборщица их переворачивала. Отцу нравилось сидеть в кресле, читая немецкие и английские книги, по большей части словари и грамматики. Он записался в мужской хор «Браги», стал выезжать с хором в Помленаке и петь «Как зелен лес и свеж»
[33]. После работы его можно было встретить на Рыночной площади с пакетом пирожных со взбитыми сливками от кондитера Йенсена. Он часто бывал в гостях у местных дам, в том числе и замужних, но после нескольких чашек кофе он возвращался домой и не искал других удовольствий. У него была мать, она прекрасно готовила и стирала его одежду — других женщин ему не нужно было. Он предпочитал покой. Самым важным событием в жизни для него стало вступление в масонскую ложу. Он купил цилиндр, фрак, и по средам важно шествовал по улицам, направляясь на собрание. Постепенно он стал известным в городе человеком, познакомился с городской элитой и сантиметр за сантиметром преодолевал путь вверх по служебной лестнице.
В основу своей жизни отец положил то, что ценил больше всего на свете, — надежность. Он создал свой дом, где царил идеальный порядок, в то время как окружавший его мир распадался на части. Иб угодил под суд, Аннелисе сбежала из дома непонятно с кем, и отцу приходилось со всем этим разбираться — кому еще? Он выступал свидетелем в суде, рассказывая о характере и о жизни Иба, который в итоге легко отделался, получив условный срок; он вернул Аннелисе домой и нашел для Лайфа место подмастерья в кожевенной фирме «Баллинг и сыновья». Он ухаживал за матерью, у которой обнаружился ревматический артрит, — никакие средства не снимали ей боли, и поддерживал отца, который все больше и больше впадал в отчаяние и не решался выйти на улицу из-за неоплаченных счетов. Им нужно было уезжать из «Бельвю», который был перезаложен три, нет, уже четыре раза, и отец засиживался до поздней ночи, разбираясь в бумагах, а дедушка в это время рвал на себе волосы и нес какую-то чушь о торговле и туризме, транспорте и прямой линии между Берлином и Копенгагеном. Но ничего исправить было нельзя, поздно — поезд ушел, и дедушка бегал вверх и вниз по лестнице в надежде увидеть тот прогресс, который должен же был, наконец, добраться до Нюкёпинга! Но его как не было, так и не было. Карен сняла со стены часы, коробки для вещей стояли у входа, но оказалось, что в них, в общем-то, нечего складывать, в доме почти ничего не осталось — и тут все-таки произошли некоторые события, хотя лучше было бы обойтись без них.
Утром девятого апреля папа с Ибом шли по Вестерскоувай — костюм Иба всегда выглядел донельзя мятым, даже если его только что отутюжили, — и вдруг отовсюду послышались крики: «Немцы! Нас захватили немцы!» Они посмотрели в небо — над городом в северном направлении пронеслись военные самолеты. Иб бросил им вслед камень и спросил: «Что нам теперь делать?» Отец ответил ему: «Пойдем работать, что же еще?» В сложных ситуациях отец предпочитал делать вид, что ничего не случилось. Как правило, это помогало. Отец решил игнорировать Вторую мировую войну, чтобы она сама собой перестала существовать.
Люди собрались на Рыночной площади, туда пришли и сотрудники отцовской компании. Все обсуждали последние события, и директор Дамгор сообщил, что в Дании высадились немецкие войска. Говорили, что сейчас они движутся из Гесера, куда сегодня ночью переправились на пароме из Варнемюнде. «Может, они еще и билеты на паром купили?» — пошутил Иб и засмеялся, а отец был недоволен, что тот вмешивается в разговор, и попросил его помолчать, но Иб не слушал его. Он настаивал на том, что паромы надо было давно уже затопить и что немцам, наверное, было совсем нетрудно найти вход в порт, так как они шли на свет маяка, и почему никто не додумался погасить маяк? «Иб!» — прикрикнул на него отец и хотел уже было извиниться за него перед Дамгором и остальными, но все молчали, да и что тут можно было сказать? Иб был прав, они это прекрасно понимали.
Дорогу, которая вела с юга на север Фальстера, собирались ремонтировать уже многие годы, только как-то все руки не доходили, да и денег у местной администрации не было, но четыре дня назад ямы залатали, и дорога стала вполне сносной. По пути через Гедесбю, Брусеруп и Маребэк оккупационные войска встретили лишь вывески «Сдается комната» и «Продается картофель». Торговцы на Рыночной площади обсуждали, что им делать: то ли закрыть магазины, то ли выставить на витрины ценники в немецких марках — было уже почти девять часов, и немцы вот-вот должны были появиться в Нюкёпинге. Говорили, что одного немца видели в Вэгерлёсе и еще нескольких — в Хаселё и Линесковене, они проходили по улицам Эстергаде, Нюгаде и Йернбанегаде — и тут действительность опередила слухи! Вдали показалась колонна солдат, которая шла вдоль домов, заслоняя стены торчащими винтовками. В полной тишине, не было слышно ни единого звука. Отец с Ибом и остальные собравшиеся разинули рты и впали в столбняк. Они не верили собственным глазам и затаили дыхание в ожидании приближающейся, как гроза, оккупации, солдат теперь уже было слышно, и вот она уже за поворотом — немецкая армия!
