– Ты не ходила на бродвейские шоу. И лгала, когда говорила, что расплакалась в конце «Призрака оперы». Выкладывай начистоту. Я знаю, что ты посещала женский бар по чужому удостоверению личности, что, кстати, является нарушением закона.
– Как? – с подвыванием спросила Фрэнни.
– Линда Мариани крала у меня канцелярские товары. По мелочи, в принципе, в основном картриджи к принтеру, но набралось достаточно, пришлось ее уволить. Когда охрана провожала ее на выход, она повернулась ко мне на глазах у всех – заметь, на глазах у всех – и заявила: «Кстати, судья, ваша дочь – лесбиянка. Спросите, где она бывает, когда ездит в город».
Так вот все и открылось, после чего и Фрэнни, и судья дружно пустили слезу.
– Обидно узнавать такое от собственной секретарши, – сказала мама.
В итоге было решено, что Фрэнни нужно походить к психологу, чтобы «разобраться в себе». Когда разговор закончился, папа, который прятался в кладовке, тихонько подошел к дочери.
– Мама у тебя максималистка, – сказал он. – Если тебя это утешает, – добавил он, усмехнувшись, – она и на работе такая. А я хочу тебе сказать, что мы оба в тебя верим и очень тебя любим. Все будет хорошо.
И он крепко обнял дочку.
Через несколько дней Фрэнни дала согласие походить к доктору Марджори Альбрехт, которая принимала пациентов в подвале собственного дома, неподалеку, в Ларчмонте. Раньше доктор Альбрехт была танцовщицей в Труппе современного танца, а теперь стала психотерапевтом. Была она худосочной, иссушенной загаром, всегда ходила в трико и даже внимательно слушая пациентку время от времени растягивала бицепс, подняв руку над головой. Клиентками ее в основном были девочки-подростки – с пищевыми расстройствами, неуправляемой агрессией; девочки, которые резали себе руки, напоказ, но не всерьез – так, чтобы полегчало. Девочки, которые ненавидели отцов или матерей; девочки, которые скрывали лицо под завесой волос и ненависти к себе; девочки, связавшиеся с дурными мальчиками. Кроме того, у доктора Альбрехт было довольно много пациенток, не определившихся со своей сексуальностью.
Поначалу Фрэнни ходила к ней из-под палки, но потом даже полюбила эти разговоры под конец дня. Мама довозила ее до двери, отправлялась в «Старбакс» и читала материалы очередного дела, пока Фрэнни беседовала с терапевтом – та рано или поздно предлагала «подвигаться», пока они будут обсуждать, что именно Фрэнни тревожит.
– Я терпеть не могу имя Фрэнни, – призналась она однажды, когда они кружились по подвальному кабинету: сверкающий паркет, зеркало, балетный станок. Над головой топотали ногами члены семейства Альбрехт.
– Так смени его, – посоветовала психотерапевт, перелетев в прыжке через всю комнату и приземлившись по-кошачьи.
– Не могу. Меня назвали в честь книжки «Фрэнни и Зуи», которую очень любят родители. Они расстроятся.
– Ничего, переживут.
– Может, мне стоит стать Зуи, – сказала она смущенно, а доктор Альбрехт схватила ее за руку, и они закружились.
Неделю она прожила Зуи. Но имя было какое-то слишком… птичье, какой-то зуек, да и звучало уродски. Доктор Альбрехт уже успела ей показать, что она не против своей женской сути, просто ее раздражает это легковесное дамское имечко, в котором для нее сосредоточена вся суть женственности. Слышишь, что человека зовут Фрэнни, рассуждала она, и сразу приходишь к определенным выводам: например, что это такая барышня, которая то и дело краснеет, – хотя на деле это не так. Когда они в следующий раз кружились по комнате, она решила сократить Зуи до Зи.
Удивительно, что имя ее стало результатом разговоров с доктором Альбрехт, еще удивительнее, что вторым результатом стало предательство. Выяснилось это лишь через несколько лет. Уже в Райланд-колледже, куда Зи поступила, довольно скромно закончив школу, она однажды искала в библиотеке учебник для семинара по психологии и случайно наткнулась на книгу с выпуклыми золотыми буквами на корешке. «Доктор Марджори Альбрехт», прочитала Зи с изумлением.
– Ого, – произнесла она вслух, тут же, между полками.
Название оказалось длинным и неудобоваримым, что-то про психологию. Зи открыла книгу и принялась читать. В каждой главе излагалась история конкретного пациента. Третья называлась «Девочка по имени Кью: лесбиянство как маска и мимикрия».
– Ого, – повторила Зи.
«Кью» воспитывали мать-трудоголик, для которой работа была важнее материнских обязанностей – она, скорее всего, и сама не до конца определилась с гендерной ориентацией – и отец, человек мягкий, пассивный, отстраненный: он вряд ли мог служить дочери образцом, на котором можно обкатать будущие чувства и фантазии, он упорно оставался слабым и невовлеченным.
Неудивительно, что когда девушка попала ко мне на консультацию, она не понимала собственных сексуальных пристрастий, не хотела осознавать себя женщиной и заявила, что возьмет себе новое имя – оно, как и одежда, которую она предпочитала носить, к сожалению, было полностью лишено всяких примет женственности.
Мне было очень жаль совсем юную пациентку, которая лишала себя радостей женской жизни и отвергала мужскую любовь. По моим представлениям, к психологу она попала слишком поздно, чтобы что-то менять, и теперь она так и будет жить «однополой» жизнью, бессознательно отказывая себе в том, в чем ей уже отказали, хотя она стремилась к этому с жадностью, которой сама не осознавала.
Мы много двигались вместе с «Кью», и в неистовстве ее движений иногда просматривалось ее истинное гетеросексуальное «я», которое пыталось пробиться наружу, но, к сожалению, не знало, как.
Зи читала и тихо плакала от обиды и несправедливости. Когда свет в узком проходе между металлическими стеллажами внезапно погас с тихим щелчком, будто кто-то выдохнул, Зи стало легче. Ей показалось, что она сейчас хлопнется в обморок в пыльной тьме. Никогда еще ее не изображали в столь искаженном виде, однако от такого не отмахнешься, оставалось только гадать, нет ли в словах Марджори Альбрехт доли правды. А вдруг и правда стремление Зи занять место, которое она сама, по сути, и создала – на территории, где можно носить имя «Зи» или «Кью», ходить во фрачной рубашке, но не чувствовать себя при этом ряженым в чужую одежду, не изображать неубедительное подобие мужчины, а просто отыскать для себя естественный, органичный способ существования – на деле результат психического отклонения. Про книгу она не рассказала никому, кроме Грир, и на полку ее не поставила тоже. Вместо этого тихонько забрала из библиотеки, зарегистрировав на свой читательский билет, принесла в общежитие и, в присутствии Грир, наплевав на все нормы пожарной безопасности, спокойнехонько подпалила собственной зажигалкой.
– А ведь мы с ней танцевали вместе, – тихо проговорила Зи, вспоминая, как нравились ей эти полеты по комнате. – Именно поэтому я так хорошо танцую. Ну как она могла такое написать?
– Решительно не понимаю. Не имела она права с тобой так поступать. Да и ни с кем так нельзя.
