Это положило конец их душевной близости. Он уехал в университет в Миннесоту, писал ей про то, в какие клубы вступил, а потом – почти между делом – какие лекции посещает. «Девушка, с которой я встречаюсь, Сидель, помогает мне в учебе, – признался он. – Она умная. Правда, не такая умная, как ты», – счел он необходимым добавить.
Потом, достигнув среднего возраста, да и после, они каждый год разговаривали в свой общий день рождения, хотя первым звонил всегда Филипп, а не наоборот. Фейт даже не считала столь уж необходимым снять трубку и с ним поговорить. Да, он закончил колледж, но интеллигентным человеком так и не стал. Однажды объявил ей с гордостью, что последняя книга, которую он прочитал, называлась «Куриный бульон для души риэлтера». Из общего у них осталась разве что дата рождения.
Фейт, вынужденная все студенческие годы жить дома, получила степень магистра социологии в Бруклинском колледже: занятия ей нравились, особенно те, на которых были групповые дискуссии. Она соглашалась, когда однокурсники приглашали ее на свидания, хотя в таких случаях мама или папа никогда не ложились спать и дожидались, чтобы она, как Золушка, вернулась вовремя. Ее бесило, когда один из них терпеливо сидел в гостиной, зевая во весь рот, оглядывал ее с ног до головы, когда она входила, словно в поисках внешних признаков нетронутой девственности. Однажды, когда она задержалась на вечеринке, отец явился туда собственной персоной. Он ждал ее на улице, под фонарем, в пальто, из-под которого торчал воротник полосатой пижамы. Фейт, увидев его, ужаснулась, и до самого дома шла, не раскрывая рта.
Фейт, собственно, и сама не спешила лишаться девственности – не хотелось, чтобы это произошло украдкой и впопыхах на вечеринке или на заднем сиденье какого-нибудь «шевроле». Иногда Фейт вместе с соученицей по семинару «Логика познания» по имени Энни Сильвестри ходила выпить в бар рядом с колледжем: они сидели, курили «Лаки страйк» и принимали картинные позы. Не проходило и нескольких минут, как на них неизменно обращали внимание мужчины за соседним столиком: девушки радовались, что могут позволить себе такое внимание, но могут также позволить себе просто уйти.
Кроме того, представления о сексе – о том, почему его хочется, хочется близости, приобретения опыта вне родного дома – стремительно менялись. Мир становится другим, говорили родители, процесс шел все стремительнее. В день убийства президента Кеннеди Фейт и ее подружка Энни рыдали друг другу в мокрые от слез плечи. Несколько месяцев они только об этом и говорили, и в это время Фейт все чаще брала слово на занятиях, а экзаменационные работы писала все более твердой и яростной рукой. Ей чего-то не хватало: в том числе и секса, но не только. В итоге Фейт получила диплом, и хотя родители не сомневались, что она найдет спокойную работу и останется жить дома, пока не выйдет замуж, весной 1965 года она усадила их в гостиной – радуясь тому, что на сей раз новости будет сообщать она, – и объявила, что они с Энни уезжают в Лас-Вегас. Конечная точка была выбрана почти произвольно – обеим хотелось новых впечатлений, а Лас-Вегас представлялся полной противоположностью Бруклину.
– Ни за что, – ответил отец. – Мы тебе запрещаем. Перестанем помогать деньгами. Я серьезно, Фейт.
– Ладно, поступайте, как знаете, – твердо ответила Фейт.
Угрозы своей родители не выполнили, но она и сама никогда не просила у них денег. За студенческие годы Фейт и Энни скопили небольшую сумму, подрабатывая, и на эти деньги летом добрались на поезде до Чикаго, а оттуда на «Грейхаунде» – до Лас-Вегаса, где немедленно устроились официантками в «Отель и казино Сван». Каждый вечер они сновали среди гостей, таская на вытянутых руках подносы с напитками, волосы были убраны в одинаковые колпаки в стиле Нефертити, они неопределенно улыбались всем сразу и никому конкретно.
В двадцать два года Фейт Фрэнк была рослой, с длинной талией, но тонкокостной. В лице тоже совмещались противоположности: высокий лоб и необычайно мощный нос, немного похожий на клюв, однако эту особенность сопровождали безусловная красота, явственный ум и обаяние. У нее были большие серые глаза и копна длинных темных вьющихся волос, при том что моды 1965 года предписывали женщинам собирать волосы в прическу, и обильно поливать лаком, чтобы не растрепывались.
– Мы столько лака изводим – впору покупать долю в «Аква Нет»
[20], – сказала Энни как-то вечером, когда они вечером одевались, чтобы идти на смену, в своей общей комнате в неофициальной официантской общаге на боковой улочке рядом со Стрип.
Фейт, будто пытаясь наверстать упущенное, связалась с игроком в блэк-джек из «Монти». Когда дошло до постели, ее постигло разочарование: он распластался на ней и вел себя так пассивно, что она подумала: это и есть секс? Вот это? – она лежала под ним, точно человек, придавленный перевернувшимся автомобилем. На работе возникла противоположная проблема. Фейт постоянно отмахивалась от мужского внимания: посетители ей не столько докучали, сколько вызывали раздражение. Потому как с чего это мужчины, позволяющие себе такое, вообще думают, что в состоянии понравиться женщине? Как такие мужчины способны из себя что-то изображать? А ведь изображают.
Однажды вечером, привычно циркулируя по залу с подносом, среди дребезга, звяканья бокалов, в подвижной паутине дыма, Фейт заметила щеголеватую парочку, мужчину и женщину, они сидели за столом для блэк-джека. По виду они были постарше Фейт, однако моложе почти всех остальных посетителей. Женщина тесно придвинулась к своему спутнику и что-то шептала ему в ухо. Сам он был худощав, с короткими темными волосами и черными глазами. Она все шептала, он кивал, но явно думал о другом. В итоге дама отправилась попудрить носик, а он, воспользовавшись возможностью, посмотрел на Фейт.
– Пора завязывать на сегодня, – сказал он. – Здорово проигрался. Но просто встать и уйти сложно.
– Лучше уходите, раз удача отвернулась, – посоветовала она.
Им было настрого запрещено произносить такие слова, он взглянул на нее с удивлением.
– Ну, я-то тут каждый вечер, – продолжала Фейт. – По-хорошему, тут надо бы повесить плакат «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Крупье, малоподвижный мужчина в фетровой шляпе, глянул на Фейт с подозрением.
– Что это она вам говорит? – осведомился он у мужчины.
– Классику цитирует, – ответил тот, а потом опять повернулся к Фейт. – И как, по-вашему, мне стоит поступить?
– Я вам уже все сказала.
Он улыбнулся.
– Похоже, у вас есть твердое мнение по многим вопросам.
– Неужели я не просто очередная официантка, которая разносит виски?
– Нет, – ответил он. – А я – не просто мелкий служащий, торговец печеньем и крекерами, который приехал в Вегас передохнуть от работы.
– Печенье и крекеры – вещь полезная, – заметила Фейт. – Особенно для тех, кто голодает.
Он улыбнулся.
