– Фейт Фрэнк, это Мадлен Шрейдер, – произнес он мягко и ровно. Фейт молчала. – Я хотела сказать, что забрать моего мужа просто так у вас не получится. Даже если вы это себе возомнили, исходя из его поступков. Но не забывайте: он стоял со мной перед алтарем во время венчания и обещал мне любовь и уважение, пока смерть нас не разлучит. И вот что я вам скажу, Фейт Фрэнк: я пока еще жива.
Фейт не могла этого больше выносить и тихонько повесила трубку. Она вообразила себе Эммета рядом с женой. Представила себе эту триаду: муж, жена и ребенок, девочка лет пяти, которая сидит и радостно крутит в руках игрушку, бумажный зонтик, который папа достал из своего бокала.
Фейт почувствовала невыразимое омерзение к самой себе, а потом вспомнила, как женщины разговаривали друг с другом на том ее первом собрании. «Почему мы так строго судим друг друга?» – спрашивали они.
Иногда, подумала она, очень полезно построже судить саму себя.
– Никаких денег от «Набиско» не будет, – сообщила она Ширли Пеппер, когда в понедельник пришла на работу; пришлось взбираться пешком, потому что лифт снова сломался. Она запыхалась и прислонилась к стене.
– Правда? И почему же? – спросила Ширли. И подняла глаза от ай-би-эмовской пишущей машинки, тяжелой, как трактор.
– Сложная история, – ответила Фейт.
– Ладно, – спокойно отреагировала Ширли. – Ничего, Фейт, не трагедия. Вроде, с «Доктор Шолл» все не так безнадежно. Мы еще покувыркаемся.
Журнал привлек к себе определенное внимание и продержался, в более или менее скромном виде, еще тридцать с лишним лет. В первые годы существования «Блумера» три его основательницы время от времени ходили на ток-шоу, выступали воодушевленно и пылко, делали все, что было положено. Ведущими ток-шоу часто оказывались гниды в широких серебристых галстуках, которые отпускали скабрезные шуточки в адрес злющих волосатых феминисток, с которыми никто не хочет крутить романы. Ширли, Фейт и Эвелин никогда не поддакивали этим шуточкам, но на шоу продолжали ходить, говорили то, что считали нужным, пусть над ними и смеялись.
Настал момент, когда Фейт отделилась от остальных. Выступала она не в пример лучше. Не то чтобы у нее рождалось много новых идей – в этом она никогда не была сильна – дело было даже не в том, что она лучше владела словом, а в чем-то еще. У людей должно возникнуть желание вас выслушать. Должно возникнуть желание находиться с вами рядом, даже если вы говорите вещи, которых они не хотят слышать. Эти качества особенно ярко проявились в 1975 году, когда Фейт пригласили на вечернее ток-шоу для беседы с писателем Холтом Рейберном, прославившимся романом про Вьетнам «Облачная завеса». Рейберн, в пиджаке с широкими лацканами и галстуке с рисунком «пейсли» – его лицо, обрамленное бакенбардами, выглядело так, будто он в любой момент готов кинуться в драку – непрерывно курил; телестудию оформили низко нависшей завесой облаков.
– С женщинами вот какая штука, – начал он, и ведущий, Бенедикт Лоринг, немедленно подался к нему поближе.
– Да-да, – сказал Лоринг. – Что там за штука с женщинами? Обожаю такие начала фраз, а вы? – Он состроил уморительную рожу, зрители засмеялись и захлопали.
– С женщинами вот какая штука, – повторил Холт Рейберн: – Вечно они хотят, чтобы вы что-то для них делали: «Открой баночку, у меня не получается. Ложись со мной в постель, мне чего-то приспичило. Заплати за ужин, я коплю на черный день», – а после этого они приходят на телевидение и внезапно превращаются в мегер-правозащитниц, которые орут: «Мы хотим все делать сами». Слушайте, не смешите меня. Вы уж определитесь, дамы. Либо вы – маленькие девочки, о которых надо заботиться, либо – горластые бой-бабы, которые все могут делать сами. Если второе правда, флаг вам в руки, ложитесь в постель друг с дружкой – некоторые из вас так уже и делают – потому что мужики вам явно ни к чему. Да заодно еще попробуйте и детей без нас рожать. И квартиру оплачивать. Потом поглядим, чего у вас получится.
Зрители отреагировали бурно. Опять смех, опять аплодисменты, а потом все притихли, поняв, что теперь, собственно, нужно слушать Фейт. Фейт, которая сидит напротив Рейберна. Как ответить? Она – борец за права женщин, и на шоу ее пригласили исключительно в этой роли. Что сказать или сделать? Фейт сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Понимала, что напоминает унылую школьную училку, ее это раздражало. Однако никто не знает, как выглядеть «правильно», когда мужчины начинают вот так рассуждать о женщинах. Можно изобразить строгость, можно рассердиться, а можно посмеяться вместе с ними – и последнее будет хуже всего.
Она решила просто не обращать внимания на Холта Рейберна. Сволочь, причем хорошо оплачиваемая сволочь из литературной среды. Много таких, как он, шляется по белому свету, у него не отнимешь ощущения свободы и защищенности. Она сделала вид, будто его вообще нет в студии, и посмотрела прямо в камеру – мгновенно озадачив и его, и ведущего. Один из операторов махнул ей рукой беззвучно командуя: «Смотрите на мужчин, смотрите на мужчин», но на него она тоже не стала реагировать.
– Мне кажется, мужчин пугает, что если женщины станут врачами, юристами и будут самостоятельно открывать баночки, – сказала Фейт, – то мужчинам придется делать так называемую женскую работу, а этого, Бог свидетель, они боятся до полусмерти. Нет такого, что не в состоянии делать мы, но очень много такого, что боятся делать они.
Симпатии зрителей теперь были на ее стороне. Те же люди, которые аплодировали Холту Рейберну, теперь аплодировали ей.
– Например, устраивать детские праздники, – продолжила Фейт. – Или рожать. – Одобрительные вопли. – Мы всегда умудрялись со всем справляться, когда рядом не было мужчины. Мы – толковые, упорные и терпеливые. – Вот теперь она повернулась к Холту Рейберну – на сигарете в его руке образовался хрупкий столбик пепла, который он позабыл стряхнуть. – Впрочем, Холт, вы упомянули одну действительно серьезную проблему. Но я, кажется, придумала, как ее решить. – Фейт улыбнулась своей прелестной, умиротворяющей, лучезарной улыбкой, а потом закинула одну длинную ногу в ярко-синем замшевом сапожке на другую и изрекла: – Я обещаю, что с этого дня никогда больше не буду покупать еду в баночках.
Этот ее остроумный ответ оставался на устах несколько десятилетий, пока наконец не забылся. Через несколько лет после этого ток-шоу Холт Рейберн, подвыпив на какой-то писательской вечеринке в «Хэмптонс» (а за ним уже числилось несколько случаев вождения в нетрезвом виде), сбил на темной дороге женщину, и ей в итоге ампутировали ногу. Пару лет он провел в тюрьме, а после выхода опубликовал про это роман под названием «Новичок» – он стал бестселлером, хотя и не столь успешным, как «Облачная завеса» – вот только автор к этому времени выдохся и усох. В том же году он умер от инсульта, худосочный потливый человечек, так и не сумевший понять, почему мир меняется, причем меняется и для женщин, и для него.
Фейт выделилась из общей массы благодаря своему ораторскому таланту: она стала и больше выступать, и больше действовать. Она ходила на демонстрации в защиту Поправки о равных правах. Надолго, до поздней ночи, задерживалась после собраний, разговаривала с разными женщинами. Когда начались нападения на клиники, где делали аборты, она была одной из немногих, кто пытался достучаться до судей и обеспечить сотрудникам безопасность. Делала она это отчасти и потому, что перед глазами у нее стояли Холт Рейберн и баночка, которую так трудно открыть.
