– Это еще не все, – добавила Грир.
– Ясно.
Грир судорожно втянула воздух, а потом встала перед Зи, будто собираясь делать презентацию.
– Я думала, что никогда тебе этого не скажу, – начала она, – но, похоже, все-таки скажу. Видимо, теперь придется, – она закрыла глаза, открыла снова. – Я так и не передала Фейт то письмо.
– Ты о чем? Какое письмо?
Грир смотрела в пол, губы ее странно дернулись, лицо скривилось – сейчас заплачет.
– Твое письмо, – пояснила она и осеклась, как будто других слов не требовалось.
– Чего-чего?
– Твое письмо, – повторила Грир почти в исступлении, всхлипнув. А потом вытянула руки, будто бы в пояснение. – То, которое ты мне дала, ну, четыре года назад, для передачи Фейт, когда хотела там работать. Оно все еще у меня. Я его не вскрыла, ничего такого. Но оно у меня. Я его так и не передала.
Зи смотрела на подругу, не отводя глаз. Дала молчанию повисеть, пытаясь по ходу дела сообразить, что это все значит.
– Ты меня запутала, – сказала она. – Ты же тогда сказала, что отдала, а она ответила, что вакансий нет.
– Знаю, Зи. Я тебе соврала.
Зи позволила моменту расцвести гнусным цветом. Всякий раз, когда ей открывалось нечто ужасное или неприятное относительно близкого ей человека, ее это заставало врасплох. Она подумала про своих клиентов, про то, как изумляло их поведение тех, кого они любили – хотя со стороны ничего изумительного в этом порой и не было. Муж, страдающий депрессией, покончил с собой. Бабушка умерла. У неуравновешенной дочери развился психоз. Клиентов Зи все это не просто изумляло: они испытывали шок, доводивший до травмы.
Грир приехала в Чикаго, тоже до определенной степени пребывая в шоке. Она была верной служительницей Фейт, и ее до глубины души потрясло предательство. Грир и Фейт никогда не были ровней, да и не могли быть.
Впрочем, Грир и Зи, наверное, тоже никогда не были ровней. Причем неравенство привнесла именно Грир, и вот теперь это нужно было исправить. Удивительнее всего, что Грир и Зи, в отличие от Грир и Фейт, были самыми настоящими подругами. Дружба их была подлинной, и все равно Грир так паскудно с ней поступила. А ведь тогда, в самом начале, может, Фейт и взяла бы Зи на работу, и она бы что-то сдвинула в деятельности фонда. Может, прочитав письмо, Фейт бы и согласилась.
– Я знаю, это ужасно, – продолжала Грир. – Ну, в смысле, тебе бы наверняка совсем не понравилось там работать, но это все равно ничего не меняет. Поначалу было хорошо, а потом, знаешь, все так обезличилось, я больше не встречалась с женщинами, которым мы помогали наладить свою жизнь. Просто вкладывали кучу денег в проведение лекций – и все. Честное слово, мне несколько раз приходила в голову мысль: Зи бы здесь совсем не понравилось. Ты ведь работаешь напрямую с людьми. А мы – все время дистанционно. Напоминаю себе об этом время от времени, будто так мой поступок становится не настолько подлым. Но я же знаю, что не становится. Я знаю, что поступила ужасно, – повторила она.
– Да, ужасно, – произнесла Зи тихо, сдержанно, ровно. Может, Грир права, и ей бы там совсем не понравилось. Какая разница? Важно другое: Грир лишила ее возможности попробовать, а это было так гнусно, так больно – все, что было между ними, показалось чужим, странным. – Но почему ты так поступила? – спросила Зи. – Я ведь первой тебе про нее рассказала. По сути, именно с меня все и началось. Ты вообще до того не слышала про Фейт Фрэнк.
– Дело… в моих родителях, наверное, – выдавила Грир. – В том, что мне очень хотелось, чтобы хоть кто-то разглядел мои достоинства.
– Я их разглядела. И Кори разглядел.
– Знаю. Это другое. – Грир смотрела в пол, не решаясь встретиться взглядом с Зи – возможно, это было к лучшему. Нужно было передохнуть от этих слишком пристальных взглядов. Зи целыми днями только тем и занималась, что пристально вглядывалась в людей. У нее глаза уставали глядеть, изучать, сочувствовать, высматривать: постоянно помогать, помогать, помогать.
Итак, Грир стыдно, пусть и будет стыдно, подумала Зи. Грир действительно поступила с ней подло, очень подло.
Зи справилась с той обидой еще четыре года назад – и стала заниматься вещами, которые, вне всякого сомнения, вызвали бы одобрение Фейт: в этом она даже не сомневалась. Работать с людьми один на один, а не с полными залами. Она делала важную, сложную работу, часто помогала женщинам. Но сейчас, по мере того как Зи осознавала то, что ей сказала Грир, ей делалось ясно, что неизменная приязнь, которую она испытывала к Грир еще со студенческих времен, истаивает, изнашивается. Она чувствовала изнеможение и очень жалела, что пригласила Грир на выходные. Они что, так всю дорогу и будут обсуждать это письмо и то, как Грир обошлась с Зи?
Грир шагнула к дивану и, подобно отчаявшемуся поклоннику, взяла Зи за запястья.
– Зи, – сказала она, – я страшная мерзавка, я это знаю. – Зи гневно молчала. – Видимо, я так и не поняла, что сама являюсь одной из тех женщин, которые ненавидят женщин, – ты ведь мне это всегда говорила. Я сразу же рассказала Фейт про твое письмо. Она, похоже, не придала этому значения. Но вчера, когда я ушла с работы, она разозлилась, обиделась – и напомнила мне об этом при всех. Оскорбила меня. Сказала, что я – скверная подруга. Скверная феминистка. Скверная женщина. Наверное, она права. Я не хотела ею делиться, не хотела впускать тебя в наши отношения. Я – полная мразь, Зи. Просто сука, – свирепо произнесла Грир. – Именно так.
У Зи от шока все еще путались мысли, однако одновременно на первый план выходили упертость, упрямство. Полагалось бы, вроде как, сказать: нет, что ты, Грир, ничего подобного. Ты совершила глупую ошибку. Женщины порой делают друг другу гадости, как и мужчины, точно так же мужчины и женщины делают гадости друг другу. Но она пока не понимала, действительно ли так к этому относится, да и в любом случае, не хотелось ей утешать Грир: не хотелось тратить на нее профессиональные навыки, ведь их весь этот день можно было бы тратить на других людей, которые в этом действительно нуждаются. Зи представила, как ночью, в постели, расскажет про все это Ноэль – а Грир будет лежать на складном диване в гостиной.
– Не поверишь, в чем Грир мне сегодня призналась, – прошепчет она. И Ноэль, разумеется, тоже рассердится на Грир.
– Ты поступила очень эгоистично, – в конце концов обратилась Зи к Грир. Грир истово, облегченно закивала. – Сказала бы просто, что не хочешь, чтобы я там работала. Сказала бы мне напрямую.
– Знаю.
– Ты же в курсе, что женщины меня уже не раз предавали, да? – продолжала Зи. – Начиная с этой маминой секретарши, которая меня заложила, помнишь?
– Да, – дрогнувшим писклявым голосом подтвердила Грир.
– А теперь и ты меня предала.
Грир выглядела ужасно – растрепанная, перепуганная, лицо блестит. Настоящая подруга сказала бы: ладно, ладно, я тебя прощаю, и две женщины обнялись бы, как это принято у женщин. Женщины, которые тянулись друг к другу, любили друг друга – при том что не были любовницами и не могли ими быть. У них всегда существовала такая договоренность, не высказанная вслух, но скреплявшая их отношения: они дружат и должны во всем поддерживать друг друга. В одном глупом реалити-шоу, которое Зи и Ноэль иногда смотрели – две богатые женщины из разных элитных поселков должны были год прожить вместе в передвижной кибитке – и когда они не дрались и не царапались, они говорили друг другу: «Я подставлю тебе спину». Даже эти тетки – дурацкие тетки, под завязку накачанные коллагеном и деньгами, подставляли друг другу спину, а Грир этого не сделала.
