– Назови этого человека, – потребовал Эммет, однако Фейт отказалась.
Он вспомнил ранние времена существования фонда – какой он испытывал азарт. Как будто вернулся в юность. Как будто снова и снова ложился в постель с Фейт, хотя и не ложась с ней в постель. Это был такой полномасштабный телесно-духовный трах. Как оно бывает, когда вкладываешь всю душу. Вот что значит – сосредоточиться.
Когда Фейт дала свое согласие на работу в фонде, он отправил Конни Пешель в скелетообразное пространство, которое представлял собой тогда двадцать шестой этаж, чтобы подыскать место под ее кабинет.
– Мисс Фрэнк нужны окна повсюду, – наставлял он Конни.
– Я стенки долбить не умею, мистер Шрейдер, – объявила она. Вот ведь стерва. Она работала у него с самого дня основания фирмы, то есть еще с семидесятых. Его жене Мадлен она нравилась, причем все сходились на причине – Конни Пешель была откровенно уродлива: толстая шея, будто бы на болтах, лицо, изрытое дрянью, которая миллион лет назад была юношескими прыщами – по ней она непонятно зачем размазывала тональный крем цвета обжаренного арахиса.
Впрочем, то, что Конни такая непривлекательная, Мадлен не утешало лишь от части. В принципе, ей было все равно, захочется Эммету трахнуть свою секретаршу или нет. Ей было прекрасно известно, что после женитьбы он спал с несколькими женщинами. Такова была его натура, а кроме того – и часть их негласной договоренности. Но та же договоренность молчаливо утверждала, что спать он может только с теми, кто не вызывает у него уважения и восхищения, а с теми, кто вызывает, – ни-ни. Элементарное уравнение. Тем самым реальной угрозы их браку не возникало, потому что хотя Эммету Шрейдеру и нравилось развлекаться в постели с самыми разными женщинами, он был не из тех мужчин, кто пустит всю жизнь псу под хвост ради человека, не интересного ему интеллек туально.
Сила с самого начала была на стороне Мадлен, поскольку она была богата, а он – беден. Деньги, на которые был основан «Шрейдер-капитал», пришли из ее семьи. Жениться на нью-йоркской наследнице состояния Траттов, если сам ты – сын чикагского молочника, значило обречь себя на суровые испытания. На семейных сборищах у Траттов его окатывали ледяной водой. С ним поначалу не желали говорить, даже смотреть на него не желали. На раннем этапе брака Эммет, пытаясь показать, что состояние жены ничего для него не значит, устроился на унылую работу в «Набиско», Мадлен же волонтерила в разных благотворительных фондах. Были они скучающей четой, время от времени отправлялись в Европу путешествовать или ездили в Вегас сыграть в казино. Только после рождения Эбби в доме затеплилась какая-то жизнь. Мадлен оказалась прекрасной матерью – чуткой, жизнерадостной, но поскольку саму ее растили няньки, она на автомате наняла няню и Эбби, так что занять свободное время ей по-прежнему было нечем.
Эммет изменял ей часто. В этом не было ничего исключительного; многие знакомые ей мужчины частенько грешили – так сказать, подзаряжали аккумуляторы. Но когда Эммет явился домой той теплой ночью в 1973 году после единственного и совершенно ошеломительного сексуального опыта с Фейт Фрэнк, молодой так называемой феминисткой из этого новоиспеченного дамского журнала, который пытался продать «Набиско» рекламный модуль, ему самому уже было ясно, что здесь все иначе. Он был так возбужден и ошарашен случившимся, что долго сидел в темной гостиной их дома в Бронксвилле, тихонько разговаривая с самим собой, пытаясь понять, что делать дальше. Секс с Фейт оказался изумительно динамичным и принес ему множество откровений. Ему этого хотелось до боли по ходу ужина в «Кукери» и пока они ехали в такси до ее квартирки: а потом, в постели, боль вдруг яростно разрешилась, кончик его длинного пениса прикоснулся к самым ее глубинам, и для него это стало столь же переломным мигом, как миг соприкосновения кончиков двух пальцев на «Сотворении Адама» в Сикстинской капелле. То был не просто секс, между ними возникла прочная связь. Все его нервные окончания будто бы прикрепились к этой умелой и умной женщине. Она была независима, и ему вдруг захотелось зависимости от нее.
А потом она произнесла эти слова: «Ты женат», одним махом отменив возможность повторной встречи. Вот почему он ушел от нее в тот вечер, вернулся домой и сел в кресло в темной гостиной, вспоминая изумительное тело Фейт, вид, ощущение, вкус и запах – она сказала, что духи ее называются «Шерше» – но этим дело не ограничивалось. Ее духи мешались с запахом соленой воды и еще чего-то, свойственного только Фейт. Он вообразил себе мозг, лежащий внутри ее изящной головы, именно он делает ее любознательной, остроумной и непреодолимо притягательной.
Он сказал, что на следующий день позвонит ей по поводу покупки рекламного модуля, но собирался заодно уговорить ее встретиться снова. «Ты просто должна со мной встретиться», – скажет он ей. Станет умолять, поведает, что они с женой живут каждый своей жизнью, что жене, по сути, все равно – при том что такого мира, где это было бы правдой, не существовало.
Мадлен слышала, как он вернулся домой, беззвучно вошла в гостиную в атласном халате, глянула на него – вот он, сидит, ошеломленный, взбудораженный, разбитый – и поняла. Как она поняла? Как-то поняла.
– Как ее зовут? – осведомилась Мадлен.
– Ох, – только и ответил он на долгом выдохе.
– Эммет, я тебя прошу, скажи мне. Мне лучше знать.
Лгать он не умел, а кроме того, все еще находился в горниле сильных чувств, которыми его окружила Фейт, и потому ответил:
– Одна женщина, с которой я познакомился на работе.
– Назови имя.
– Фейт Фрэнк.
– Работает в «Набиско»?
– Нет. Хотела продать рекламное место в своем журнале.
– В смысле, она издательница?
– Да.
– «Редбук»? «Макколс»? «Ледис»? «Хоум джорнал»?
– «Блумер».
– Первый раз слышу.
– Борцы за права женщин, – объяснил он слабым голосом. – Ну, знаешь таких.
Жена молча глядела на него.
– Полагаю, она красивее меня, – заметила она. – Вопрос – она меня интереснее? И умнее?
– Мадлен, не надо.
– Ответь, Эммет.
Он опустил глаза на свои стиснутые ладони.
– Да.
– Да – что? Интереснее или умнее?
– И то, и другое.
Жена стояла, осмысляя. Она задала вопрос, теперь нужно было принять ответ, хотя в нем прозвучала жестокость, которой он не имел в виду.
– Она в свете бывает? – осведомилась она.
– Насколько я понял, да.
– Понятно.
В первый момент знакомства Мадлен показалась ему сексуальной, остроумной, начитанной, но через несколько месяцев после свадьбы он понял, что репертуар ее реплик крайне ограничен, а кроме того, на поверку слова ее далеко не так остроумны. Она обладала вялым темпераментом и довольно скромным интеллектом. Она знала, что уже успела ему прискучить – ситуация складывалась скверная, тупиковая для обоих.
