Он нередко представлял себе, что сидит в этой квартире, а с ним рядом – Грир: само ощущение, что все остальные воспринимают их как пару, его бы сильно будоражило. Тут ему внезапно по ассоциации пришла в голову другая мысль: если у Грир сейчас в Нью-Йорке есть пара, то есть, она с кем-то встречается, или состоит в длительных отношениях, или как там она это для себя формулирует – возможно, партнер завлек ее историями собственной борьбы с женоненавистничеством. Безотказный способ привлечь к себе Грир. Мысль эта немного покрутилась у Кори в мозгу, потом исчезла. Ему сейчас до Грир не добраться, ей до него тоже. Чем дольше длится разрыв с человеком, тем сильнее расходятся ваши пути. Кори с трудом понимал, как могут люди, не знавшие друг друга в ранние годы, превратиться в пару. Чем старше становишься, тем больше у тебя возникает всевозможных странностей. Ему нужна была подруга, которая с пониманием отнеслась бы к его жизненным обстоятельствам. Ведь он был взрослым мужчиной, который жил с матерью.
Если Кори спрашивали, с кем он живет, он никогда не отвечал: «Живу с мамой» – в этой фразе было что-то от Нормана Бейтса
[24]. Вместо этого он говорил: «Живу дома». В 2014 году экономика более или менее восстановилась, и то, что человек живет дома, совершенно не обязательно свидетельствовало о чем-то плохом или хорошем.
Сегодня он не мог задержаться с друзьями допоздна: нужно было ехать домой, подать маме ужин, подготовить ее ко сну – впрочем, сообщать о причинах своего ухода он не собирался. Пусть думают, что у него дела, например, встреча с женщиной. Он – мужчина привлекательный, это он про себя знал. Но последние отношения с женщиной были у него уже довольно давно. Этой женщиной, как ни удивительно, оказалась Кристин Веллс. Кристин так давно была для него частью привычной обстановки Вобурн-Роуд, что он перестал воспринимать ее как личность. Так, существо, которое они с Грир всегда считали ниже себя. Она всегда играла невнятную роль Тупой Девицы С Нашей Улицы. Но потом Грир исчезла из жизни Кори, а Кристин все еще жила дома и работала в «Пай-лэнд»: Кори иногда заходил в это кафе ближе к вечеру, когда день растворялся в серовато-лиловых сумерках.
Он входил, брал кусок пиццы, и, если Кристин в тот день работала, между ними завязывался односложный разговор, которому случалось (или не случалось) перерасти в многосложный. Однажды он оказался там перед закрытием, они с Кристин ушли вместе, брели вдвоем по улице, и то, что тела их оказались так близко друг к другу, будоражило своей новизной. У Кристин Веллс было ладное тело, от него веяло запахом теста, как веет душистым ветерком от открытого окна.
– Хочешь зайти? – без обиняков обратился он к этой женщине, которая когда-то отставала от него на уроках чтения на целых три ступени. Прелесть взрослой жизни состоит в том, что уроки чтения больше ничего не значат! А говоря точнее, больше ничего не гарантируют. Даже если ты был в наипервейшей группе во всем мире, этакая альфа-пума среди «Пум», это все равно не защитит тебя от смерти брата, от ухода отца, от того, что любимой больше нет в твоей жизни.
Кристин впервые вошла с Кори в его дом, при том что они почти всю жизнь прожили по соседству. Он вспомнил тот день – почти два десятка лет назад – когда к нему впервые заглянула Грир. Войти в чужой дом – все равно что внедриться в чужое тело. Видишь, из чего человек состоит, в чем он всю жизнь варился.
Когда они с Кристин вошли, мама его сидела перед телевизором.
– Мам, тебе нужно чего-нибудь? – спросил он, она же подняла глаза из большого кресла, в котором часто сидела днем.
– Нет, спасибо, Кори, – сказала она, а потом прищурилась, смущенно разглядывая Кристин. – А кто эта девушка?
– Я Кристин из соседнего дома, – пояснила Кристин. – Где Веллсы живут, знаете?
– Там еще садовые гномы?
– Точно. Хотя, на самом деле, уже нет. Их довольно давно сперли.
Кори отвел Кристин наверх, к себе в комнату, закрыл дверь. Оказавшись с ней наедине, он невольно сравнил ее с Грир. Женщина на замену – мобильник, выданный на время ремонта обычного: модель куда менее продвинутая, однако ведь тоже женщина, душистая и мягкая, знающая, какова жизнь здесь, в Макопи, – она не станет спрашивать у Кори, почему он «застрял в этой дыре». Кроме того, у нее были податливые губы, а нижняя оказалась рассечена на две подушечки. Они выкурили косячок, чтобы хоть как-то приглушить неловкость момента. Травка стала для него своего рода приправой к существованию – он открыл ее вскоре после краткого приключения с героином, в которое его втравил братец Саб. Выкурил косячок – снесло все преграды, а вот понюхал героина – и у тебя снесло крышу, будто торнадо прошел: спасибо, больше не надо.
Кори и Кристин курили вместе в полном молчании, потом он поднял глаза и вдруг увидел, что она возвышается над ним, будто строительных кран. Он медленно поднялся к ней навстречу, лица их встретились. Из ее приоткрывшегося рта шел дымный, ржавый запах, как будто где-то внутри запеклась кровь. Целуя Кристин Веллс, Кори осознал, что сексуальное возбуждение бывает разной силы и концентрации, но, если не считать этого, телу все равно, кого ты целуешь. Он так давно вообще никого не целовал.
– А ты в школе таким был, блин, задавакой, – сказала Кристин, когда поцелуй завершился, они отстранились и поглядели друг на друга. – Так всегда одевался аккуратненько. Тебе что, мамаша все рубашки гладила? Выглядел вечно прямо с иголочки. Чистенький – аж жуть. Чистой воды маменькин сынок.
– Угу. Зато я теперь глажу ее одежду. Quid pro quo
[25].
– Чего?
– Ничего.
Придумать других тем для разговора ему не удалось, а потому он без лишних слов лег на нее сверху, боясь расточить и так довольно скудные силы и интерес.
Связь их продолжалась целый месяц – за это время они потратили ошеломительное количество часов на то, чтобы курить травку и валяться в постели. Там они и лежали, когда в один прекрасный день комнату вдруг озарил свет, раздался гулкий хлопок двери, Кори поднял глаза и увидел, что на пороге стоит его миниатюрная мама.
– У меня запор, – объявила Бенедита.
– Ну охренеть теперь, – тихонько пробормотала Кристин.
– Кори, дай мне, пожалуйста, «дулколакс»
[26]. Я искала и не нашла.
– Да, мам, сейчас, минутку, – сказал он.
Бенедита удалилась, шаркая ногами. За прошедшие годы у нее выработалась такая походка: Кори уже так привык к шарканью ее розовых домашних туфель по всем комнатам дома, что звук этот его почти что успокаивал, будто потрескивание поленьев в очаге. Но Кристин глянула на Кори с праведным гневом, он впитал его и ощутил прилив встречного гнева, потому что Кристин не имела на него никаких прав, и с какой это радости она считает иначе?
